Скрещение судеб

Днем, по словам хозяйки, Марины Ивановны дома не бывало, она уходила. Искала работу, может быть, ходила, приглядывалась, присматривалась, а может быть, просто бродила в отчаянии, ничего не видя, ничего не замечая, понимая, что загнана в тупик, что в этой дыре ее погибель – делать ей здесь совершенно нечего и заработать нечем! И Муру здесь плохо, и нет для него никаких перспектив. И Мур, должно быть, не умея себя сдерживать, не упускал случая подчеркнуть свою правоту – ведь убеждал же он ее не уезжать из Москвы!

И опять был этот «отвычный деревянный пейзаж, отсутствие камня: устоя…», опять этот ненавистный деревенский быт! Опять за дощатой перегородкой чужие голоса; опять надо думать о прожорливой зимней печи, на которую не напасешься дров, опять керосиновая лампа, колодец. И на зиму надо запасать картошку, овощи – иначе пропадешь! Марина Ивановна знала это по Голицыну, а тут и хозяйка, наверное, еще поучала, приобщая к елабужской жизни эту странную эвакуированную, которая, сидя на лавочке, дымила самосадом (папиросами Марина Ивановна, конечно, не запаслась!). А мимо по дороге, поднимая пыль, проходили красноармейцы, и вечером по той же дороге, поднимая пыль, возвращалось с пастбища стадо.

И ни одной близкой души, никого… А когда встанет река, и вовсе они с Муром будут отрезаны от всего мира в этом заваленном снегом, забытом Богом городишке! И вся надежда у Марины Ивановны была на Чистополь. И она ждала телеграмму от Лейтес и не дождалась, сама отправилась в Чистополь.

Флора Лейтес, жена писателя Лейтеса, еще в июле эвакуировалась в Чистополь и потом устроилась там в детском интернате воспитательницей. А в те дни, когда Марина Ивановна плыла в Елабугу, пионерский лагерь и детский сад Литфонда, которые находились в Берсуте в летнем помещении какого-то дома отдыха, начали перевозить на зиму в Чистополь. Школьникам первого сентября надо было идти в школу, и для них-то и был организован этот интернат. Берсут находился между Чистополем и Елабугой, и добраться до него можно было только пароходом. Из дневника Мура явствует, что Лейтес села на их пароход в Чистополе, направляясь в Берсут. Это была красивая, очень общительная, непосредственная молодая женщина. Она знала наизусть массу стихов, была знакома со всеми поэтами, писателями, и с Маяковским, и с Асеевым, пользовалась большим успехом, все за ней ухаживали, включая самого Фадеева. Знала она и стихи Цветаевой и любила их. И конечно же, услышав, что на пароходе находится Марина Ивановна, она не преминула с ней познакомиться. И там зашел разговор и об Асееве, который в Чистополе, и о том, что Марине Ивановне тоже лучше было бы поселиться в Чистополе, «где все». Флора дала ей свой адрес, и они договорились, что в случае чего Марина Ивановна ей телеграфирует.

И Марина Ивановна в первый же день своего пребывания в Елабуге, сраженная этой Елабугой, дала ей телеграмму.

Но когда теперь, спустя почти 40 лет, Флора рассказывала мне о своей встрече с Мариной Ивановной, она напрочь забыла и о той поездке своей в Берсут, и о том, что именно на пароходе она и познакомилась с Мариной Ивановной, о чем записал Мур в своем дневнике, и о телеграмме, которую она получила из Елабуги, о которой опять же пишет Мур в дневнике. Флора уверяла меня (а я тут же записала с ее слов), что познакомилась она с Мариной Ивановной уже в самом Чистополе в вестибюле интерната.

«В вестибюле стояла какая-то женщина в коричневом костюме, в коричневом беретике, и Флора пробежала мимо, не обратив на нее никакого внимания, но кто-то сказал ей: “А ты знаешь, кто это? Это Марина Цветаева”. Флора так была удивлена и обрадована, что тут же бросилась к этой женщине и, схватив ее за руку, воскликнула: “Это правда, вы действительно Марина Цветаева?” Марина Ивановна, несколько оторопев, ответила: “Да, я Цветаева”. – “Боже мой, как я счастлива вас видеть”. – “Я не думала, что меня здесь знают”, – сказала Марина Ивановна. “Как вас могут не знать, вас все знают!” – говорила Флора и стала читать ей кусок из “Поэмы Конца”, но ее остановил странный тяжелый взгляд Марины Ивановны, и, смутившись, она оборвала на полуслове. “Мне очень плохо, – сказала Марина Ивановна, – я не могу жить в Елабуге…” – “Вам надо жить в Чистополе, с нами, вам будет здесь хорошо”, – говорила Флора. “Но здесь мне негде жить, здесь нельзя достать комнату”, – сказала Марина Ивановна. “Вы будете жить у меня, я на работе с восьми утра до девяти вечера, прихожу только ночевать. Вам у меня будет удобно”. – “Но надо, чтобы здесь разрешили жить”, – сказала Марина Ивановна безнадежно. “Я пойду к Асееву, он устроит. Ведь главное – комната. Вы завтра можете зайти? Я сбегаю к нему до работы”. – “Могу”, – сказала Марина Ивановна и, попрощавшись, ушла.

Только потом Флора опомнилась, что она не спросила, где Марина Ивановна остановилась, есть ли ей где ночевать, и не пригласила ее к себе.