Скрещение судеб

«…Мур перешел в местную школу, по соседству, N 8 по Покровскому бульвару (бывшую женскую гимназию Виноградской). Там — проще. И — так — проще, может выходить за четверть часа, а то давился едой, боясь опоздать. А — кошмарный трамвай: хожу пешком или езжу на метро (Кировские ворота в 10 минутах). Немножко привыкла. Хорошие места, но — не мои. На лифте больше не езжу, в последний раз меня дико перепугал женский голос (лифтерша сидит где-то в подземелье и говорит в микрофон): — Как идет лифт? Я, дрожащим (как лифт) голосом: — Да ничего. Кажется — неважно. — Может, и не доедете: тяга совсем слабая, в пятом — остановился. Я: — Да не пугайте, не пугайте, ради Бога, я и так умираю от страха!

«И с той поры — к Демьяну ни ногой».

Честное слово: так бояться для сердца куда хуже, чем все шесть этажей.

С деньгами плоховато: все ушло на квартиру и переезд, а в Интер. Лит., где в ближайшей книге должны были пойти мои переводы немец. песен — полная перемена программы, пойдет совсем другое, так что на скорый гонорар надеяться нечего. Хотя бы Муля выручил те (воровкины) 750 руб.

Заказала книжную полку и кухонную (NB! Чем буду платить?) Столяр — друг Тагеров — чудный старик, мы с ним сразу подружились. Когда уберутся ящики, комната будет — посильно-приличная.

Очень радуюсь Вашему и З.М.[66] возвращению. Как наверное дико — тоскливо по вечерам и ночам в деревне! Я, никогда не любившая города — не мыслю. О черных ночах Голицына вспоминаю с содроганием. Все эти стеклянные террасы…

Замок повешу завтра — нынче не успела. Куплю новый, с двумя ключами: тот тоже есть, но куда-то завалился. Ничего — будет два.

Целую обеих, будьте здоровы.

М.»

И в тот же день Марина Ивановна заносит в тетрадь: «Нынче, 3-го, наконец, принимаюсь за составление книги, подсчет строк, ибо 1-го ноября все-таки нужно что-то отдать писателям, хотя бы каждому — половину[67]

… (NB! Мой Бодлэр появится только в январской книге, придется отложить — жаль)»[68].

Это к составлению той самой книги приступает Марина Ивановна, о которой шла речь еще в Голицыно. Она расширяет свой первоначальный замысел: она хотела тогда составить сборник из двух книг — «Ремесло» и «После России», теперь она включает стихи и из тетрадей: «Из зеленого альбома + голубой книжки + розовой книжки…» — так называет она свои тетради по их обложкам.

И по первым ее октябрьским наметкам в книгу должны были войти избранные стихи 1919–1936 гг. Открывалась книга обращением к читателю «Тебе — через сто лет» и заканчивалась:

Так, когда-нибудь, в сухоеЛето, поля на краю,Смерть рассеянной рукоюСнимет голову — мою.

Но осуществить этот замысел не удается, нет возможности втиснуть все желаемое в тот малый объем книги, который дан издательством, — всего 3000 строк, четыре авторских листа…

Марина Ивановна считает-пересчитывает строки, сокращает число стихов, взятых из одной тетради, из другой, опять подсчитывает, и получается у нее:

«После России	2312
Зеленый альбом	248
	2560

На Ремесло осталось около 500 строк, а после После России ничего…»

8-го октября Марина Ивановна пишет Вильмонту:

«Покровский бульв., д. 14/5 4-й подъезд, кв. 62 (6 эт.).

Дорогой Николай Николаевич,

я выбрала стихи из Ремесла (около 500 стр.), но — ряд сомнений, самостоятельно неразрешимых. Хотелось бы поскорее Вам их показать (до

переписки). Позвоните мне, пожалуйста, 1) не могли бы Вы ко мне заехать днем, когда хотите, начиная с 3 час. (к 7 1/2 час. я начинаю вечернюю возню с кухней. 2) если нет — когда мне можно заехать к Вам вечером, уже накормив Мура, т. е. между 9 ч. и 10 ч. (он приходит то в 8 ч., то в 9 ч.). Мне было бы приятнее, чтобы днем — п.ч. голова светлее (слово стерто, наверное — «могла бы». м. б.) и я к Вам, но, по-моему, Вы в эти часы дома не бываете.

Словом — как Вам удобнее.

Хотелось бы сдать книгу еще на этой неделе, будет — гора с плеч!

Не звоню, п.ч., мне кажется, Вас дома неохотно вызывают, и я боюсь. («Я всего боюсь» — мой вариант знаменитого речения Достоевского).

До свидания, милый. Жду звонка.

Мой тел. К-7-96-23

МЦ

P.S. Кроме 9-го вечером (если я — к Вам)».

«Хотелось бы сдать книгу еще на этой неделе…» — то есть сдать машинистке перепечатать.

Марине Ивановне приходится ограничивать себя определенным отрезком времени и составить книгу из стихов 1919–1925 гг, И на этот раз книга начинается стихотворением, посвященным Сергею Яковлевичу: «Писала я на аспидной доске…», — и заканчивается «Молвью». Она составляет из стихов стихотворные циклы, дает название стихам, которые ранее шли без названий. Ее смущают отдельные строки, строфы, слова в уже давно написанных, готовых стихах, даже пунктуацию она меняет, пытаясь добиться большей точности и выразительности.

«Сомнение к 1 части книги

1. И, наконец, чтоб было всем известно —

И, наконец — чтоб было всем известно! —

2. В край воздыханий молчаливых

целований молчаливых

6. Не ты ль серебряным хвостом

запуталась хвостом

7. И стон стоит (вдоль всей земли)

встает