Скрещение судеб

И снова начинается волшебная игра, и Марина Ивановна ткет уже серебряную паутину, которая, как эолова арфа на ветру, будет звучать музыкой стихов. Когда-то она писала: «Так, выбившись из страстной колеи, Настанет день — скажу: «не до любви!» Но где же, на календаре веков, Ты, день, когда скажу: «не до стихов».

Из «страстной колеи» она так и не сумела выбиться, но день, когда «не до стихов», все же пришел. Стихи — это работа, и на эту работу нет времени и сил, потому стихов так убийственно мало! Но даже та малость, те несколько законченных стихотворений, и незаконченных, и отдельные строфы, которые есть в тетрадях последних российских лет, говорят о том, что талант ее не оскудел и что стихи были и сопровождали ее до конца дней, и это только нам осталась «непоправимо белая страница»…

Где-то в гостях Тарковский — где, он уже не помнит — читал стихи:

Стол накрыт на шестерых —Розы да хрусталь…А среди гостей моих —Горе да печаль…

Присутствовала Марина Ивановна, и 6-м марта 1941 года помечены ее стихи:

Все повторяю первый стихИ все переплавляю слово:— «Я стол накрыл на шестерых…»

Ты одного забыл — седьмого.Невесело вам вшестером.На лицах — дождевые струи…Как мог ты за таким столомСедьмого позабыть — седьмую…Невесело твоим гостям,Бездействует графин хрустальный.Печально — им, печален — сам,Непозванная — все печальней.Невесело и несветло.Ах! не едите и не пьете.

— Как мог ты позабыть число?Как мог ты ошибиться в счете?Как мог, как смел ты не понять,Что шестеро (два брата, третий —Ты сам — с женой, отец, и мать)Есть семеро — раз я на свете!Ты стол накрыл на шестерых,Но шестерыми мир не вымер.Чем пугалом среди живых —Быть призраком хочу — с твоими,(Своими)…

Робкая как вор,О — ни души не задевая! —За непоставленный приборСажусь незваная, седьмая.Раз! — опрокинула стакан!И все, что жаждало пролиться, —Вся соль из глаз, вся кровь из ран —Со скатерти — на половицы.И — гроба нет! Разлуки — нет!Стол расколдован, дом разбужен.Как смерть — на свадебный обед,

Я — жизнь, пришедшая на ужин.…Никто: не брат, не сын, не муж,Не друг — и все же укоряю:— Ты, стол накрывший на шесть — душ.Меня не посадивший — с краю.

Как начинала она стихами о любви — так и закончила. Как была она, в общем-то, всю жизнь — «седьмой», так до конца и осталась…

Встретилась она с Тарковским у Яковлевой в Телеграфном переулке, в ее единственной комнате с зелеными стенами, где стояла старинная мебель красного дерева и на полках французские книги в кожаных переплетах. «Они познакомились у меня в доме. Мне хорошо запомнился тот день. Я зачем-то вышла из комнаты. Когда я вернулась, они сидели рядом на диване. По их взволнованным лицам я поняла: так было у Дункан с Есениным. Встретились, взметнулись, метнулись. Поэт к поэту. В народе говорят: любовь с первого взгляда…»

Яковлева в свои уже «за пятьдесят» еще сохраняла следы былой красоты, была моложава и любила вести разговоры и о своих, и о чужих увлечениях. Была несколько сентиментальной и романтически настроенной натурой. Дочь богатых родителей, жена богатых мужей, она часто до революции жила за границей и отлично владела французским языком. В молодости она посещала литературно-художественный кружок на Большой Димитровке, где хозяином был Брюсов. Там впервые она увидела Марину и Асю, которых сопровождал Волошин.

Теперь Яковлева зарабатывала на жизнь переводами, вела общественную работу в групкоме при Гослитиздате и по субботам собирала у себя молодых поэтов-переводчиков. Она идеализирует отношения Марины Ивановны и Тарковского. Тарковский был лет на пятнадцать моложе Марины Ивановны и был ею увлечен, как поэтом, он любил ее стихи, хотя и не раз ей говорил:

— Марина, вы кончились в шестнадцатом году!..

Ему нравились ее ранние стихи, а ее поэмы казались ему многословными.