Скрещение судеб

Алю готовили к этапу. Куда? На сколько? По какой статье? Этого сообщать не полагалось. Приказано взять вещи — взяли. Передачи еще будут принимать, и только 27 января Марина Ивановна услышит на Кузнецком мосту в окошечко: «Выбыла!..»

Шел декабрь. 10-го Марина Ивановна носила передачу Сергею Яковлевичу, 27-го — Але. Переводила бретонские народные песни, продавала, что могла. Раз решилось дело Али и затребовали вещи для этапа, то Марина Ивановна с Елизаветой Яковлевной спешно готовили теплую одежду и для Сергея Яковлевича, ожидая, что и его дело будет решено.

Есть открытка, которую пишет Марина Ивановна Кваниной:

«Кажется, 6-го дек., наверное, пятница и 1940 г.

Моя дорогая Танечка!

Умоляю Вас возможно скорее узнать насчет шерстяного ватина (NB! не

шерстяной есть — всюду, и это — гадость) и полушубка.

И тотчас же позвонить мне: К-7-96-23. Дело — спешное. Если меня, случайно, не будет — скажите Муру и настойте, чтобы он всё записал. Жалею, что вчера сразу не дала Вам денег — пока они есть, если шерст. ватин или полушубок имеются, назначьте мне сразу место и время, чтобы я могла передать Вам деньги. Повторяю, дело — спешное, и я нынче не спала всю ночь. Танечка! Мы должны (помимо дел) увидеться раньше четверга. Найдите время! Я — для Вас

— всегда свободна. Пишу Вам письмо — о совсем другом. («В просторах души моей», где нет — ватинов). Обнимаю Вас, жду звонка.

М.

P.S. Узнайте точные цены: 1 м ватина и полушубка (если есть).

Найдите время — раньше четверга! Я Вас нежно и спешно люблю.

Я недолго буду жить. Знаю».

Продаются книги, и на проданные книги покупаются новые нужные Муру книги по теории и истории литературы. Он собирал книги стихов советских поэтов. Он интересовался Маяковским, Багрицким, Асеевым. «Я составляю себе неплохую библиотечку нужных мне книг. Твой альманах с Маяковским давно взят у Лили и красуется у меня на полке», — напишет Мур потом в лагерь Але.

Мне помнятся эти бесконечные разговоры об обмене книг, о продаже их через букинистов, с которыми Тарасенков был связан, так как был книжником и коллекционером. Добываются какие-то старые книги, которые давно не переиздавались и заполучить их было уже не так просто. Есть записка к Мочаловой, у которой Марина Ивановна видела Державина, и ей очень хочется его иметь:

«Воскресенье 8-го декабря 1940 г.

Милая Ольга Алексеевна, хотите — меняться? Мне дозарезу нужен полный Державин, — хотите взамен мое нефритовое кольцо (жука), оно счастливое, и в нем вся мудрость Китая. Или на что бы Вы, вообще, обменялись?

Назовите породу вещи, а я соображу.

Я бы Вам не предлагала, если бы Вы очень его любили, а я его очень люблю.

Есть у меня и чудное ожерелье богемского хрусталя, — вдвое или втрое крупнее Вашего. Раз Вы эти вещи — любите.

Думайте и звоните.

Всего лучшего! Привет Зосе. Она обмен одобрит и то кольцо будет закатывать (под кровать), а ожерелье — объест: по ягодке.

МЦ»

Есть запись в дневнике Мура: «10.12.40… Были недавно у Вильмонтов. К ним пришли Тарасенковы. У Анатолия Кузьмича отменный костюм!»

Но я совсем не помню об этой встрече у Вильмонтов, и Вильмонты не помнят. Должно быть, просто был один из тех вечеров, когда мы собирались вместе.

Но вот вечер у Марины Ивановны на Покровском бульваре помню, и запись есть. В этот вечер Марина Ивановна читала нам Бодлера. Мы были у нее вдвоем с Тарасенковым.

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,Не вынеся тягот, под скрежет якорей,Мы всходим на корабль — и происходит встречаБезмерности мечты с предельностью морей…

И такие это были ее стихи, такое ее видение, ее ощущение, ее восприятие жизни и земного бытия! Это, как она сама сказала о переводах: «Две вариации на одну тему, два видения одной вещи, два свидетельства одного видения…» — что и составляет, быть может, суть высокого и истинного искусства перевода. И опять же по словам, относящимся к переводам Пушкина на французский язык, но, мне думается, вполне могущим быть отнесенными и к переводам Бодлера на русский: «Главное, что хотелось, — возможно ближе следовать Пушкину, но следовать не рабски, что неминуемо заставило бы меня оставаться позади, отстать от — текста и поэта. Каждый раз, что продавалась в рабство, теряли на этом стихи…»