Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы

Но в основном тексте мы читаем, что «на смену этим фантазиям Эрны вскоре пришли чувства ненависти к воображаемым братьям и сестрам, поскольку они были, в конце концов, всего лишь заместителями ее отца и матери» (Klein, [1932], p. 42–43).

Понимание братьев и сестер как родителей является стандартной практикой, но примеры Кляйн отличает то, с какой живостью прописаны портреты сиблингов. Как будто для того, чтобы продвинуть не только свое революционное понимание детского анализа, но также и расширение периода эдипова комплекса на первые месяцы жизни, она должна держать эти мысли о сиблингах на расстоянии. Я догадываюсь, что дети-пациенты сначала заставили Кляйн обратить внимание на братьев и сестер, и она прекрасно их поняла, придерживаясь при этом эдипальной теории Фрейда. Благодаря этому она сформировала свое революционное понимание самых первых месяцев жизни, но в теории она поддерживала эдипальную структуру, объединяя ее с первосценой. Затем она стала все чаще работать с психотическими частями взрослых пациентов. Я полагаю, что она увидела и так потрясающе описала процессы, которые назвала шизоидно-параноидальной позицией четырехмесячного ребенка, потому что в своей более ранней работе наблюдала проявления сиблинговых отношений у психотического взрослого. Ей удалось внедрить свои наблюдения в революционную, но все же вертикальную модель.

После Первой мировой войны Фрейд попросил коллег представить случаи, в которых дети в раннем возрасте стали свидетелями полового акта родителей, и снизил значимость соблазнения Вольфсманна его сестрой, что привело к утверждению вертикального измерения в качестве основополагающего. Ко времени Второй мировой войны это измерение уже глубоко укоренилось, и, возможно, именно в этом контексте надо понимать выдуманную историю, которую Мелани Кляйн рассказала своему анализанту Уилфреду Биону, чтобы он отказался от идеи заняться групповым анализом, поскольку это уводило бы его от психоанализа. Групповая работа, которая проводилась в связи с двумя мировыми войнами, привлекала внимание терапевтов к латеральному измерению. Сосредоточение внимания на Эдипе, а затем на доэдипальной матери означало триумф размножения, который был достигнут в ущерб более широкому пониманию сексуальности и разнообразных форм отношений.

Я хочу показать, как связаны доминирование эдипальной и доэдипальной проблематики, а также захват территории сиблингов родителями с терминами «половые различия» и «гендер». Я утверждаю, что понятие «половые различия» является правильным термином для психоаналитического понимания маскулинности и феминности, которое подразумевает размножение. Термин «гендер», который в настоящее время используется как попало, был введен в употребление для обозначения сексуальности, которая не является преимущественно или главным образом репродуктивной. Если мы помним об этом, то такое различение может оказаться полезным. Отношения между братьями и сестрами в редких случаях могут быть репродуктивно окрашенными, как это было в эпоху Птолемеев, но я считаю, что нам следует ограничить употребление слова «гендер» для обозначения нерепродуктивной сексуальности, сексуальности, которая касается выживания и, следовательно, насилия. Мне кажется, что популярность понятия «гендер» имеет отношение, в первую очередь, к тому, что начиная с 1960-х годов основные формы сексуального поведения перестали быть связаны исключительно с репродуктивной функцией. Хотя может показаться, что это уводит нас от темы, но я все же остановлюсь на обсуждении новых репродуктивных технологий, которые, как мне кажется, в некоторой степени касаются гендерных отношений, а не половых различий.

Не то чтобы экономика репродуктивного и экономика сексуального влечения различались в реальной жизни: существует только одно влечение, которое находит разные объекты. Однако я считаю, что если мы аналитически разграничим фантазии, в которые направляется сексуальное влечение, это поможет нам понять ряд явлений. Как писал Фрейд в другом контексте, в клинической ситуации цвета размыты; после того как мы сделаем их более отчетливыми для аналитического понимания, как на картинах примитивистов, после того как мы убьем их, чтобы расчленить, мы должны позволить им снова слиться воедино. Для Фрейда «репродуктивность» пропитана сексуальностью, потому что она возникает в результате направления взрывной сексуальности в эдипальные желания и их последующего подавления. Но репродуктивность в психоаналитической теории (и в более общем понимании) постоянно возвращается к идеологии асексуальной динамики. Эта асексуальность, вероятно, возникает потому, что (опять же в современном западном мире) репродуктивность связана с женщинами. Матери (даже жены и женщины в целом) не рассматриваются психологически как субъекты желания. В идеологии у женщин либо слишком много сексуальности, либо ее вообще нет. Викторианский идеал женщины как асексуальной матери можно рассматривать как икону репродуктивности.