Скверное дело

— Экономист заводской. Когда стали кооперативы организовывать при заводе, он себя проявил. И директора научил. Артель организовал с директорским сыном — Умелые руки, металлами торговали, изделиями всякими, здесь раньше секрет на секрете. А этим только давай, разохотились. Говорят, в Европу, в Японию. Что, спрашивают? Кастрюли. А сами смеются. Да нешто мы не понимаем… Но потом, конечно, как везде, с одним — поладить, с другим поделить. Эти подельщики сейчас на портретах по городу развешаны. Навели порядок. А тогда, кто с кем — неизвестно. Директор только-только разжился, самолет купил, полетать — полетел, а приземлиться не дали. Иван Михайлович как понял, что летать не получится, за месяц исчез. Вместе с Машей. И сынок директорский пропал, новые люди объявились. Говорят, в Москве видели, а кого, поди знай. Москва большая. Завод из умелых в крепкие руки перешел. Не удивятся, если сам Иван Михайлович издалека это действие и осенил.

— Это все? — Переспросил Балабуев.

— Вы два дня выделили, а отчитался я за один. Потом Глафира Емельяновна меня с ветераном познакомила. Тамошней милиции, на пенсии уже. И Леня заговорил голосом ветерана.

— Ивана Михайловича, как же, может, чего не помню, а врать не буду. Крепкий мужик, хитрющий. С дочерью жил, вдвоем. А как жил, не скажу, только никого к ней не подпускал. Нашлись бы желающие, но уж больно непроста. Хотя ходили к ним люди, бабки всякие, еще при Марфе Петровне. И я как-то был, по долгу службы. Городской дом, плохого не скажу. Книг много. Картины. Иконы были. У чужих не полагается запоминать, где, что, как бы не от зависти, это мне, как представителю власти, пришлось. Уезжала эта Маша, училась, видно, заочно, но надолго не отлучалась. Иван Михайлович оформил ее при заводе. А потом Иван Михайлович самолично реабилитацию прошел. Он хоть против советских воевал, но стрелял, не целясь, чтобы не попасть, и в душе переживал. Следствие это доподлинно установило, там не дураки сидят. Может, что и путаю. А потом кооператив тот распался. Сынок директорский. Юрист, вроде бы. Домой к ним заходил, с Машей общался. Вместе их видели. Тоже съехал из города, и нет его.

— Ну, и что ты думаешь? — Спросил раздраженный вконец Балабуев.

— Даже не знаю, что сказать. Относительно Берестовой, вместе будем соображать. А свет я такой видел, как Глафира Емельяновна предсказывала. Уже на вокзале был, в вагон садился, как сверху блеснуло.

— Может, показалось? — Много разных чувств нахлынуло на Балабуева, и досада в том числе. Подменили ему ценного работника.

— Убедиться нужно. — Здраво рассуждал Шварц. — Может, почудилось, а, может, всерьез. Уговорю Наталью, поедем на Урал сказы собирать. Чего здесь? А там сядет, руки белые на груди сложит…Хороший народ. Душевный. Если только обещания выполнят, которые на выборах давали. Я теперь только из блюдечка чаи пью. И вам, Сергей Сидорович, советую. Пока с полотенца не потечет, которым лоб утираешь, так и цедишь его и цедишь… Главное, сахарок на кончике языка держать. Целая наука. Или искусство, потому как японцев приобщили. Оно к ихней, как его, икебане в самый раз… Да-а…..

— Лучше бы ты в Стамбул еще раз съездил. — Всердцах сказал Балабуев. И был неправ, потому что дело свое Шварц выполнил, и информацию доставил.

Но Леня и не думал обижаться, и вид имел какой-то нездешний, нечувствительный к валабуевскому настроению. — Уж очень я сказки там полюбил. Мне так Глафира Емельяновна и говорила. Сейчас еще что. Ты к нам, милый, перед выборами приезжай. Тогда тебе расскажут и про Василису Прекрасную, и про Ивана Царевича. А чего…

— Кто расскажет? — Возмутился Валабуев.

— Они сами и расскажут. — Отвечал Леня, глядя куда-то вглубь, где хранил свою мечту.

Глава 51

Сергей Сидорович стал впадать в натуральную панику. Со всеми такое случается, потому легко представить. Остается совершить последнее усилие, буквально, как снять банку варенья с верхней полки, и тянешься к ней, и на стул встаешь, и на самые кончики пальцев, как балерина Плисецкая, Вот она, родимая… Ну, давай… и хорошо еще, если мимо пролетит и не засветит клубничным по голове.

Здесь, конечно, было не так, но похоже…

— Леня, послушай. — Сергей Сидорович перехватил застывший взгляд. — Ты погоди. Погляди на меня. Потом сядем, станем вместе мечтать. Ты о своем, а у меня, думаешь, нет мечты? Думаешь, заматерел Валабуев на службе… Никак нет. И у меня в душе розы цветут. Только давай сначала дело завершим. Столько времени положили. И зря? А потом я, может, тоже с тобой отправлюсь. А чего…, гармошку купим. Я тоже частушки знаю. Мыши хором поют. Мы — ребята удалые, любим щели половые… Понял юмор? И споем. Леня, ты что?…

Валабуев набегал на Шварца с разных сторон, вертелся за стулом, туда и назад. И добился своего. Взгляд Шварца стал проясняться, вернул ту самую вдумчивую сосредоточенность, которую Балабуев так ценил.

— Чем они его опоили? — Бормотал Балабуев. — Может, и впрямь в баню заманили, да на верхнюю полку, да с частушками…