Сквозь годы войны и нищеты( роман-автобиография)

К подъезду нашего здания заблаговременно была подана консульская машина, и мы отправились в путь. Всю дорогу молчали. У Пенсильванского вокзала мы остановились. Толо­конский велел шоферу ждать нас здесь же через два часа, и мы вышли из машины. Он шел так быстро, что я еле за ним поспе­вал. Время от времени резидент останавливался у газетного ки­оска и праздно разглядывал газеты и журналы. Потом мы сели в автобус и, проехав несколько улиц, пересели на другой вид транспорта. Путешествие продолжалось таким образом доволь­но долго. Метро, автобус, опять метро... Со стороны мы, веро­ятно, производили странное впечатление. Да я и сам не мог по­нять, зачем надо повторять маршрут «вперед—назад» несколько раз.

К назначенному часу мы прибыли на Пенсильванский вокзал, где нас уже ждала машина. По дороге опять молчали, а потом по приезде в консульство Толоконский пригласил меня к себе в ка­бинет.

Усадив в кресло напротив себя, он какое-то время просто смо­трел на меня, точнее, рассматривал. Я терпеливо ждал, не совсем понимая, чего от меня хотят.

— Ну, как прогулка, устал, наверное, — прервал тягостное мол­чание Толоконский.

Я, конечно, всячески доказывал, что прогулка меня нисколь­ко не утомила, и попытался в мягкой форме узнать, какую цель мы преследовали, проделав такой запутанный маршрут.

— Так, значит, ты не понял, — сказал он. — А цель была очень простая. Я показывал тебе, как надо выходить на встречи с аген­тами. В ближайшее время я намереваюсь отправить тебя на сви­дание с нашим человеком. Кто он и где живет, знать тебе не обя­зательно. Самое опасное, если ты по неосмотрительности приве­дешь за собой хвост. Для него, нашего агента, это может закон­читься катастрофой. Поэтому выходить надо задолго до встречи, и, только убедившись, что за тобой нет слежки, идти непосредст­венно к месту явки.

Я крайне внимательно слушал сентенции своего начальника, но меня не переставала смущать недавняя прогулка. На мой взгляд, если за нами кто-нибудь наблюдал, то наше столь странное поведение должно было вызывать подозрение само по себе.

- Ну а если я все-таки заметил «хвост» уже тогда, когда при­шел к месту встречи? - решился спросить я.

— На этот случай существуют условные сигналы, которые да­дут понять, что подходить друг к другу нельзя.

Какие бывают сигналы, Толоконский тогда не объяснил. Ка­жется, мои вопросы ему не очень понравились. На этом наш первый урок закончился.

К этому времени в Нью-Йорке оформилось несколько неле­гальных резидентур ГРУ, различные донесения от которых долж­ны были отправляться генконсульством, то есть мной и Толоконским, в Центр. Тайные агенты этих резидентур действовали самостоятельно от Толоконского и подчинялись непосредствен­но Центру. Сотрудники генконсульства, как правило, не были осведомлены о деятельности нелегальных резидентур. Они, в свою очередь, в основном занимались сбором открытой инфор­мации или выполняли ограниченные функции связных между Толоконским и этими нелегалами (передавали им указания Цен­тра, деньги и получали от них зашифрованную информацию).

Каждая резидентура имела свое предназначение. Например, основной задачей «Сапожной мастерской» было получение или изготовление паспортов по заданию Центра. Некая другая рези­дентура помогала нашим людям, приехавшим в США под разны­ми предлогами, устроиться на работу, приобрести «дело», закон­но легализоваться в стране на долгие годы. А главная, «добываю­щая» резидентура доставала информацию о советско-американ­ских отношениях, перспективах их развития, о вооруженных си­лах США...

Сама резидентура состояла из собственно резидента, как правило, работника Центра, чаще всего представителя ГРУ, легализованного в стране, и одного- двух помощников, либо прибыв­ших из Советского Союза, либо завербованных на месте. В «до­бывающей» резидентуре из наших людей был только один рези­дент. Остальные сотрудники, так называемые «источники», под­бирались на месте.

Что это были за люди, где конкретно работали, где жили, я в начале командировки не знал и, естественно, не имел права ин­тересоваться. Единственное, что было мне известно, - все они являлись гражданами США. Тогда я особенно не задумывался над тем, что побудило этих людей работать на нас, рискуя своей жизнью, судьбой близких. С детства мне вдалбливали в голову, что наше государство трудящихся защищает интересы рабочего класса и крестьянства во всем мире, в том числе и в Америке. Следовательно, все, кто заинтересован в свободе, подлинной де­мократии, защите интересов трудового народа, добровольно по­могают нам и тем самым содействуют освобождению своей стра­ны от капиталистического рабства. Такова была моя философия, в правильности которой я был непоколебимо уверен.