Сквозь испытания огнём

— Наверное, вы правы. Вероятно, он был прав. — Тимити Робейр кивнул. — Но, пожалуйста, передайте ему от меня, что если когда-нибудь наступит день, когда он действительно почувствует себя готовым вернуться в Зион, у него есть постоянное приглашение. Он остается моим братом в Боге, сыном и племянником двух людей, которых я всегда буду глубоко уважать. Скажите ему это.

— Я так и сделаю, — заверил его Стейнейр. — Точно так же, как я скажу ему, что верю, что Бог благословил нас кем-то, кто, я уверен, — какими бы ни были его сомнения, — действительно окажется достойным преемником доброго пастыря Зиона.

III

Сочэл, провинция Тигелкэмп, Северный Харчонг.

— не нравится, как это звучит, ваша светлость. Мне это совсем не нравится. И еще одна вещь, которая меня беспокоит, это то, что…

Повелитель пехоты Лоран замолчал и поднял глаза, когда Хвэдей Пянчжоу вошла в кабинет своего мужа. Хвэдей хотелось бы думать, что это проявление вежливости с его стороны. Этого не произошло. Чжейло Лоран был способен на вежливость, хотя это и не было для него естественным, но его остановил именно быстрый жест Кейхвея Пянчжоу.

— Да, моя дорогая? Что я могу для вас сделать? Боюсь, мы с повелителем пехоты сейчас довольно заняты.

— Да, я вижу это, — ответила она. — На самом деле, я искала Пожи. Нам нужно просмотреть эти счета на складе. Я проверила его кабинет, но его там не было.

— Ну, здесь его тоже нет, — сказал ее муж. — Если его нет в офисе, поищи в зимнем магазине. Если его там нет, он, вероятно, где-то с владельцами урожая. Если это так, пошли одного из конюхов с запиской, чтобы сказать им, что вам нужно его увидеть.

Он посмотрел на нее, приподняв одну бровь, очевидно, ему не терпелось вернуться к своему разговору с Лораном, и она прикусила губу, чтобы не ответить резко.

— Конечно, — холодно сказала она, затем грациозно кивнула повелителю пехоты и вышла, закрыв за собой дверь.

Мгновение она стояла, положив руку на щеколду, затем выпрямила спину, вытянувшись во все свои пять футов три дюйма, и отвернулась. Ее богатые, элегантные юбки мягко шуршали, когда она шла по устланному ковром коридору, и сверху вниз на нее смотрели картины, когда она проходила мимо. Она не знала никого из людей на этих картинах, точно так же, как понятия не имела — и была почти уверена, что не хотела знать, — откуда взялись дорогие тарелки и столовые приборы из цельного серебра, украшавшие ее обеденный стол. Она была вполне уверена, что золотые канделябры в ее спальне когда-то принадлежали какой-то церкви, хотя и не могла этого доказать, а светлая корона, которую ее муж настоял, чтобы она носила везде, подозрительно походила на ту, что епископ мог бы надеть по полуофициальному случаю.

Она ненавидела это. Она ненавидела этот дом — который не принадлежал ей; одному Богу известно, что случилось с людьми, которые когда-то владели им, — и она ненавидела богатую одежду. Она ненавидела эти картины, ни на одной из которых не было никого, хоть отдаленно связанного с ней или ее мужем. Она ненавидела слышать, как кто-то называет ее «ваша светлость», и ненавидела то, что, как она знала, сделал ее муж, чтобы заслужить это почетное звание.

Она помолчала, глядя в окно на ухоженные лужайки и осенне-яркие кустарники, стиснутые руки спрятаны в складках юбки, а глаза унылы. Два года назад она была простой «миледи», и тогда она думала, что несчастна. С тех пор она научилась лучше понимать несчастье.

Она глубоко вздохнула, расправив плечи, приказывая себе не плакать, и вспомнила отчаяние, которое испытала в тот день, когда отец сказал ей, за кого она выйдет замуж. Она не очень хорошо знала Кейхвея Пянчжоу, барона Спринг-Флауэр, — они встречались менее полудюжины раз, — но его репутация предшествовала ему. Благородно воспитанным девицам не полагалось знать о том, что происходило с миловидными молодыми крепостными женщинами. Они особенно не должны были знать о том, что произошло, если миловидные молодые крепостные женщины, о которых идет речь, не захотели этого. Это не означало, что она этого не знала.

Но он был бароном. Возможно, не таким уж и богатым бароном, с небольшим поместьем, но все же бароном, а ее отец был простым деревенским сквайром. Относительно состоятельным, без сыновей, которым можно было бы передать свое богатство, но всего лишь сквайром, без намека на связь с аристократией, когда он жаждал стать гораздо большим. Зато у него были дочери, у ее отца. И поэтому он продал одну из них, чтобы рассказать о своем зяте бароне… И Пянчжоу купил ее своим титулом, чтобы получить богатство ее отца.

Это был не такой уж плохой брак. Во всяком случае, не по стандартам многих организованных харчонгских браков. Она знала женщин, которые были гораздо несчастнее, чем она, и, если не считать случайных супружеских визитов, чтобы зачать наследников, он оставил ее строить свою собственную жизнь в рамках ограничений их брака. Он даже обращался с ней относительно вежливо, по крайней мере, в присутствии других.

Но потом весь мир сошел с ума, и он…