Сквозь льды [Повесть о полярном исследователе Р. Амундсене]

Руал не хуже учителя мог сейчас объяснить, для чего служит та или иная часть судна, и все-таки с жадностью слушал объяснения. Каждое судно было для него увлекательной сказкой. Ведь на этих судах смелые люди ходят в далекие океаны бить китов, моржей, тюленей, ловить рыбу. Они не боятся ни штормов, ни бурь, ни морозов.

— А где же матросы? — наивно спросил учителя белокурый Фалькенберг.

— Вот они, матросы.

И учитель указал на трех человек, которые по длинным доскам катили большую бочку с парусника на набережную. На матросах были надеты засаленные рубахи с открытыми воротами, кожаные брюки и высокие неуклюжие сапоги. Лица у них были обветренные, обожженные, и в них не было ничего героического.

— Разве это матросы? — разочарованно протянул Фалькенберг.

— Ну конечно, матросы.

Матросы в это время подкатили бочку к деревянному навесу, что был на каменной набережной, установили ее рядом с другими и пошли назад, к мосткам. Учитель остановил их:

— Что вы разгружаете?

— Китовый жир, — отрывисто ответил матрос и коснулся рукой своей фуражки, здороваясь.

— Далеко были?

— На Шпицбергене.

Он опять коснулся рукой фуражки и побежал по мосткам.

— Вот видишь, — обратился учитель к Фалькенбергу, — этот корабль охотился на китов у Шпицбергена.

— А я думал… — пробормотал мальчуган.

— Что ты думал? — спросил учитель.

Но тут вмешался Руал:

— Он думал, что матросы красавцы-богатыри.

Учитель и мальчики рассмеялись.

Громко перекликаясь, они шли по набережной. Всюду была суета. По мосткам на тачках матросы везли кипы тюленьих шкур, с грохотом катились тяжелые бочки, обитые железными обручами. Пахло смолой и соленым морем.

Множество чаек с пронзительными криками пролетало над мачтами кораблей, над набережной, над водой, покрытой маслянистыми пятнами. С моря шли маленькие волны. Ветер тихо гудел в реях и мачтах, будто звал куда-то вдаль, на простор.

Руал, задумавшись, шел позади товарищей. Он то и дело останавливался у каждого корабля и будто прилипал к нему глазами.

С набережной пошли в город.

— Позвольте мне остаться в порту, — попросил Руал учителя. — Я хочу посмотреть, как здесь работают.

— И я, и я хочу остаться! — закричало несколько голосов.

Учитель переглянулся со своим помощником.

— Вы, может быть, останетесь с ними, Кнутсен? Мы пойдем в музей, а к полудню встретимся в главной школе.

Школьники разделились. Большинство ушло с Нордалем, а несколько мальчиков с Кнутсеном остались на набережной.

Теперь уже нечего было торопиться, и мальчики подолгу разглядывали каждое судно, которое их занимало и казалось необыкновенным.

После ухода учителя Руал стал объяснять товарищам, как управляют судами, как охотятся в далеких северных морях. Он заметно гордился своими знаниями, рассказывал оживленно, с задором. Было видно, что море для него — родная стихия.

И Кнутсен, с удовольствием слушая мальчика, спросил невольно:

— Ты кем же будешь, Руал, когда кончишь школу?

Руал посмотрел прямо в лицо Кнутсену и ответил решительно:

— Я буду моряком.

«Ты будешь доктором…»

Дверь в комнату тихо отворилась. Мать подняла от шитья голову. На пороге стоял Руал. Его глаза светились. Он радостно улыбался матери и вдруг смутился: в ее глазах были слезы.

— Ты опять плакала, мама?

Мать склонила голову к шитью и, не поднимая глаз, спросила глухим голосом:

— Проводил?

— Проводил, — ответил Руал. — Дождь накрапывает. Леон испугался, что испортит свою новую шляпу, и побежал быстро, как заяц по огороду.

Руал хотел шуткой развеселить мать, но она еще ниже склонилась к шитью, и мальчик услыхал приглушенный всхлип.

— Ну, мама, не плачь же!

Мать дрожащим голосом откликнулась:

— Я не плачу. Ну что ж! Раз так надо, пусть уходит. Все сыновья ушли. Будут теперь скитаться по свету, — голос ее дрожал.

Руал ответил бодро:

— Хорошо будут жить, мама. Будут работать. Я тоже скоро буду работать. Мне уже четырнадцать лет.

Мать отрицательно покачала головой:

— Ты еще не скоро будешь работать. Ты должен много учиться. Ты ведь знаешь, я хочу, чтобы ты был доктором.

Мальчик сел за стол, положил руки на скатерть и внимательно посмотрел в лицо матери.

— Но, мама, я же говорил тебе, что я буду моряком.

— Нет, ты будешь доктором. Я не хочу, чтобы ты покинул меня. У меня уже никого не осталось, только ты один… — Она помолчала немного и сказала тихо, с мольбой: — Неужели и ты меня оставишь?

По лицу мальчика пробежала тень. Он хотел что-то сказать, но промолчал. Прежде он всегда много и долго спорил с матерью. Вот уже два года, как он твердил ей: «Буду моряком, буду», но с тех пор, как умер отец (а это случилось год назад), Руал перестал спорить с матерью.

Немного успокоившись, мать подняла голову и, пристально глядя на сына, сказала тихо, но твердо:

— Так-то, мой мальчик, ты будешь доктором. Пройдет еще лет шесть или семь, ты окончишь университет. Мы поселимся с тобой где-нибудь на тихой улице, может, в Христиании, а может быть, уедем в Борге и заживем мирной, спокойной жизнью.

Мальчик откинулся на спинку стула и, полузакрыв глаза, слушал мать.