Сквозь время

В совершенном одиночестве Гон сел в подготовленный церемониальный кортеж и направился в храм, где должны пройти похороны. По всей стране объявлен траур, на улицах развевались белые флаги с имперским гербом в виде цветка сливы. На площади в Кванхвамуне, где возвели буддийский алтарь для благовоний, выстроилась длинная очередь: множество людей желали выразить соболезнования по поводу смерти профессора Ли Джонина, выдающегося врача и старшего члена императорской семьи.

Похороны должны были пройти в церемониальном зале по всем канонам. В храме, куда прибыл кортеж императора, уже стояли ряды венков, присланных с разных концов земли. И это неудивительно, ведь принц Пуён руководил международным фондом оказания медицинской помощи и благодаря ему были спасены сотни жизней в развивающихся странах.

В центре зала висел портрет принца Пуёна. Стоя прямо перед ним, Гон вновь мучительно осознал, что больше никогда не увидит эту улыбку, и его лицо стало мрачнее тучи. Он уже давно не ребенок и в силу своего статуса не может просто заплакать у всех на глазах. Гон прикусил бледные иссушенные губы и проглотил свое горе. Только звуки моктхака[5] и чтения сутры разносились по церемониальному залу, охраняемому императорской стражей в парадных мундирах. Не в силах больше смотреть на улыбающееся лицо принца Пуёна, Гон с пустым взглядом уставился на горящие благовония.

Воспоминания о времени, проведенном с дядей, одно за другим всплывали в памяти. Этот человек заменил ему отца. Вот во время весеннего пикника он с радостной улыбкой держит за руку маленького Гона. Вот они играют в бадук[6] – такое бывало нередко – и непременно встречают восход солнца наутро после Нового года. Все это теперь осталось только на фотографиях и в памяти Гона. Его раздирали эмоции. Слезы комом стояли в горле, от напряжения капилляры в глазах начали лопаться. Сегодня он почти не чувствовал, как его душит галстук: такое вынести проще, чем пережить смерть дяди.

– Премьер-министр, – позвал госсекретарь Ким шепотом, чтобы никто не услышал.

Эти двое тоже присутствовали на церемонии и сидели в зале. И не было ничего особенного в том, что госсекретарь хотел что-то сообщить премьер-министру.

– Вы сейчас… посмеялись? – с некоторым смущением спросил секретарь Ким, потому что увидел легкую ухмылку Сорён.

Разумеется, в похоронах нет ничего смешного. Сорён с трудом удалось убрать улыбку с лица. Она пристально смотрела на Гона. Его отчаяние и горе доставляли ей удовольствие.

* * *

На следующий после похорон день Гон посетил дом принца Пуёна. Как император, он имел все полномочия расследовать дело о его смерти. Он собирался провести свое собственное расследование.

Дома у принца Пуёна Гон застал Сынхона, собирающего свои вещи. Он вынужден был постоянно проживать за границей, но на время вернулся из-за смерти отца.

– Он почти отрекся от меня, собственного сына, и посвятил жизнь императорскому двору. Это такие тряпки носили в императорской семье? А мебель-то какая… Жуть, – резко высказался Сынхон.

До чего неприятная личность. Сложно было поверить, что в этом человеке течет кровь принца Пуёна.

Сынхон бродил по комнате, останавливаясь то у старого шкафа, хранившего отпечатки рук принца Пуёна, то у его рабочего стола, и при этом проговаривал свои мысли вслух, чтобы Гон услышал:

– Читали сегодняшнюю статью? «Скончался в семьдесят шесть лет, посвятив праведную и смиренную жизнь народу и двору». Праведную? Может быть. Но зачем употреблять слово «смиренную»? С ним обращались как с собакой, а ему было почти восемьдесят. «Смиренную»! Его использовали. Моего отца просто использовали.

Гон стоял в другом углу кабинета и в какой-то момент почувствовал, что невольно с силой сжимает кулак. Он всегда сочувствовал семье принца Пуёна, ведь им пришлось уехать за границу и жить вдали от отца. Однако к Сынхону принц был особенно холоден и настаивал, чтобы ноги его не было в Корейской империи и чтобы даже близко не смел приближаться к императорской семье. Теперь-то Гон начал понимать, отчего дядя был так резок.

На деле Сынхон, старший сын принца, мог претендовать на престол. Еще при жизни отца он грезил, как станет вторым в очереди, когда тот умрет. Он жаждал власти и считал себя сильным и достойным быть частью императорской семьи.

– Я же могу сюда переехать, да? Продам дом в Лос-Анджелесе, закрою клинику, как только назначим дату возвращения. Стану королевским врачом и управляющим фондом. Назначьте меня новым директором в день, когда объявите порядок наследования.

– Сынхон, – сдавленным голосом окликнул Гон, – слишком далеко сын принца улетел в своих мечтаниях.

– Да, Ваше Величество.

– Вам нельзя возвращаться в Корейскую империю.

Сынхон недовольно сморщился:

– Ваше Величество!

– И вы не получите корону после меня. Следующим наследником трона Корейской империи станет Сэджин.

– Кто это решил? Что за чушь!

– После поминальной службы немедленно покиньте страну. Только так вы сохраните достоинство, подобающее члену королевской семьи.