Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний

Репетировали все с большим энтузиазмом, невооруженным глазом было видно, какое артисты получают удовольствие. То, что в спектакль вошли сразу три новых исполнителя, стало очень хорошим стимулом для «старожилов» дома Прозоровых. Они, зараженные энергией и неукротимым желанием «новичков» освоить очень непростые задачи подлинного проживания происходящих событий, начали работать так, словно у них за плечами не было прошлого опыта исполнения своих ролей. И результат не замедлил сказаться. Спектакль ожил, внутренне помолодел, стал свежее и чище.

На один из прогонов пришел Храмов, внимательно посмотрел и, когда мы остались с ним вдвоем, чтобы наметить план предстоящих съемок, искренне удивил меня своей реакцией на увиденное. «Ты знаешь, – сказал он, немного смущаясь, – это совсем неплохо. Поздравляю. Даже Маргарита Валентиновна на месте и уже не раздражала меня так, как весной, когда я первый раз смотрел спектакль». Что ж, как говорится, со стороны виднее. «А вот что касается Дика… – Володя замолчал, а я внутренне съежился и насторожился. – Зачем ты отдал ему свою роль? Не спорю, Дик способный артист, но какой-то он… легковесный. Я бы так определил его способ существования на сцене: он не проникает в глубину существа роли, а порхает по верхушкам. Как бабочка-однодневка по цветочкам. Все у него как-то не слишком серьезно. Заклинаю тебя, вернись в спектакль, иначе ты сильно навредишь хорошей работе. Я тебе по-дружески советую. Ты вправе не верить мне, но, честное слово, с Диком у нас ничего путного не получится».

И я согласился с Храмовым. Наверное, это был не самый благородный поступок с моей стороны, но я оправдывал себя тем, что все «возрастные» артисты остались на своих прежних местах. Но, как бы я ни оправдывался, червь сомнения грыз меня. Хотя Ефремов, которому я сообщил о перемене в составе, ни слова мне не сказал. Зато «обиженные» высказали все, что они обо мне думают. Я получил и от заведующего труппой, и от Саши Дика целую кучу язвительных острот и очень серьезных обвинений в двуличности и отсутствии творческой принципиальности. Пришлось все претензии молча проглотить. Спорить с ними я не стал.

* * *

Наконец наступил тот самый важный, самый волнительный момент, который случается в жизни каждого спектакля и каждого артиста: нам предстояло первый раз выйти на суд зрителя. Худсовету нашу работу мы не показали, но не потому, что не захотели, так решило начальство. В партере были оставлены места для руководства театра и артистов, изъявивших желание посмотреть, что у нас получилось. Собралась довольно любопытная компания. Прежде всего руководство: Ефремов, Ануров, Эрман, Новиков. Эти «тузы» сидели в проходе, возле режиссерского места, которое в тот вечер занял ваш покорный слуга. Чуть поодаль расположились Степанова, Прудкин, Калиновская, Монастырский и прежние исполнители ролей – Максимова, Ростовцева, Головко… Наверняка был еще кто-то, но больше я никого не запомнил. Волновался ужасно. Пока не открылся занавес, боялся поймать взгляд кого-либо из «высоких гостей», дрожал мелкой дрожью, выбивая зубами пулеметную дробь. Одним словом, вел себя как пятиклашка перед экзаменом. Но, как только прозвучала первая реплика: «Отец умер год назад», моментально успокоился. Артисты были внутренне собраны, сосредоточены на тех задачах, которые им надлежало выполнить, играли хорошо, и причин волноваться у меня уже не было. Я украдкой взглянул на Ефремова: он с интересом смотрел на сцену, и выражение лица у него было умиротворенное. Слава Богу! Кажется, Олег Николаевич удовлетворен.

В антракте все были крайне доброжелательны ко мне, и это лишний раз говорило о том, что «высокие гости» одобряют нас. Я прошел за кулисы, поблагодарил артистов за первый акт и пожелал им удачи в дальнейшем.

Если бы я знал, что ожидает всех нас впереди!

Поначалу все было нормально. В третьем действии у Чехова пожар. Предлагаемые обстоятельства накалены, все отношения обострены. У него всегда именно в третьем действии кульминация – вершина эмоционального напряжения всего происходящего. В «Иванове» главный герой кричит жене: «Так знай, что ты скоро умрешь!», в «Дяде Ване» Войницкий стреляет в профессора, в «Вишневом саде» продают имение, а в «Трех сестрах» – пожар. И началось третье действие замечательно: все нервны, но без наигрыша, действие развивается стремительно, но без спешки, темперамент не захлестывает актеров, а спрятан под спудом, чтобы в нужный момент вырваться наружу на высокой ноте. Я внутренне радуюсь необыкновенно. «Браво! Молодцы!» – хочется крикнуть из зала, как вдруг…