А Тала так устала сейчас! И настолько сильно хотелось просто вновь позволить сознанию уплыть в сон, отключиться, как-то утрясти все, что успела выяснить, доверив Денису внешнее… Не помнила, чтобы позволяла кому-то нести за себя ответственность. Однако муж точно подходил на такую роль, разве нет? Да и Денис выглядел так, что и на секунду сомнения не возникало, а выдержит ли?
Сложно было поверить, что после этих трех дней Шуста еще хоть что-то способно удивить или вогнать в ступор. И вот сюрприз, ха! Он был именно там! И в удивлении, и в ступоре… Короче, в том состоянии, к которому легче подобрать еще с десяток куда менее приличных эпитетов, оперный театр!
Реально охр*нел, когда врач ему заявил, что у Талы частичная амнезия. И, бог свидетель, жизнь тут всем спасло лишь то, что его жена была просто раздавлена таким положением вещей, а Шусту ее отчаяние и боль после всего, как серпом по сердцу… и легкие наружу вырывало.
Вообще, стоило признать, что, когда дело касалось безопасности и здоровья Талы… Блин, когда что угодно затрагивало интересы…
Так, стоило выдохнуть.
Ну и… О-ке-й. Имелся еще один момент.
Шустов всегда умел быстро просчитать варианты и отдаленные выгоды. Особенно
Он точно подобный шанс упускать не собирался! Сделает все, чтобы больше ничего подобного между ними никогда не встало. А когда память вернется, что врачи допускали с довольно весомым процентом вероятности и обещали ему… Что ж, к тому времени Шустов планировал стать тем, без кого она просто будет не в состоянии жить, пусть и злясь. И, кажется, очень многие звоночки даже при этом ее побеге, указывали, что шансы на успех велики.
Ну, а не вернется — и того проще, заменит новыми событиями и воспоминаниями, к которым и самый требовательный комар носа не подточит.
Потому, пока Талу по новой обследовали, брали кровь, консультировали с психиатром и психологом, Шустов тоже время зря не терял. Он уже просчитывал, каким образом будет лучше все организовать. Велел подготовить дом, не собираясь пока в квартиру возвращаться, ему другие ассоциации для нее нужны. Бондарчук был не против через день-два их выписать из стационара, как дело пойдет, при ежедневном наблюдении и соблюдении дальнейшего плана лечения, разумеется.
Поговорил по телефону со Светланой. Подруге Талы было донесено, что и как можно говорить при встрече, и то, что девчонка послушается, сомнений не вызывало, понимала, кто управляет ситуацией, причем и той, что уже самой Светланы касалась… Степан, как он знал, оставался у Светы ночевать, а в преданности своего человека Шуст не сомневался, так что и тут все риски перекроют.
Да и не требовал он от нее врать. Только «не беспокоить», как велели врачи, не тревожить лишними упоминаниями о страхах и сомнениях, о побеге их дурном, чтоб не травмировать лишний раз. А в остальном придерживаться истины… с оговорками. К тому же Шуст не планировал Светлану наедине с Талой оставлять, так что не сомневался в том, что различий в подаче не будет.
Денис собирался для своего чуда такую жизнь создать, из которой ей и в голову больше никогда не придет убежать…
Пейзаж за окном не вызывал никаких ассоциаций и не будил ее загулявшую память. Пока ехали по городу, Тала вроде узнавала места, заснеженные площади и улицы. Правда, это было лишь узнавание человека, родившегося и прожившего в этом городе много лет. Но никаких событий за последние годы… Только какой-то детский восторг от белого города, от самого вида снега, навевающего ей некое непонятное чувство радости, и очень «уверенное» ощущение тепла человека рядом с собой.
— Чему улыбаешься, чудо мое? — заметил и тут же поинтересовался Денис, обхватив ее плечи крепче, прижался к виску жадными губами.
— Снег… красиво настолько! — шепотом поделилась.
Не могла привыкнуть к звуку своего голоса, коробило ее. И как-то неудобно было так сипеть перед ним… Хотя муж, поняв это еще в палате, с неким диким напором и запалом заявил, чтобы Тала даже не смела думать в подобном русле! Для него ее благополучие и жизнь — главное, а голос — вообще, без разницы!..
Он был настолько внимателен и нежен с ней! Потрясающе чуток.
Только… Почему-то внутри не складывалась картинка, что-то неявное теребило. Его мягкое выражение лица, очень ровный и теплый голос, и буквально пылающая, бушующая некая поглощающая, неистовая потребность в глазах! В совокупности, очень дезориентирующее впечатление производило.