Слабо не влюбиться? (СИ)

Обсуждая мой грядущий день рождения, мы с подругой выходим на школьный двор. На улице ясно, хоть и немного ветрено. У ворот курят парни, в числе которых я замечаю Соколова. При виде его высокой широкоплечей фигуры улыбка растягивает губы, сердце радостно екает, а ноги сами несут меня к нему.

— Привет! — невольно любуюсь его развевающимися на ветру волосами, которые с последней нашей встречи стали немного короче.

Тёма отщелкивает в траву окурок и проходится по мне оценивающим взглядом.

— Клевая кофточка, малая. Бабушкина?

— Классная стрижка, Соколов. Проспорил? — тут же парирую я.

— Да нет, — качает головой, посмеиваясь. — Постепенно готовлюсь к армии. Не хочу, чтобы переход на лысину был слишком резким.

— Ой, а сейчас тоже налысо бреют, да? — кривится Грановская. — Без своей шевелюры ты будешь похож на коленку.

— Спасибо, Лер. Умеешь поддержать, — усмехается парень.

Подруга посылает ему примирительный воздушный поцелуй, а затем подходит к забору и, обхватив его пальцами, на несколько секунд прикрывает веки.

— Ты чего, подремать решила? — шутит стоящий рядом Даня.

— Отстань, Громов! Что-то сил нет, — огрызается Грановская, не открывая глаз. — И не дыми в мою сторону! Дышать нечем…

Ребята переключают свое внимание на обсуждение припаркованной неподалеку бэхи, а я пристально наблюдаю за подругой, которая бледнеет прямо у меня на глазах. Кровь стремительно отливает от ее лица, и даже губы становятся белыми-белыми…

— Лер, ты…

Я не успеваю договорить, потому что в этот самый миг ее резко ведет. Грановская заваливается вбок, стремительно теряя равновесие. На реакцию меньше секунды, но я все равно успеваю подскочить к подруге и, если не подхватить ее, то хотя бы смягчить падение.

— Лер! Лера, что с тобой?! — истерично воплю я, заглядывая в лицо подруги, но она не открывает глаз.

Вокруг нас тотчас грудится народ, но я не разбираю звуков речи. Уши закладывает от страха, а по венам едкой отравой разливается паника. Я боюсь! Дико боюсь за жизнь близкого мне человека.

— Отойдите! Отойдите от нее! Не перекрывайте воздух! — сквозь пелену нарастающего шума прорывается голос Соколова. — Серег, звони в скорую! Живо!

Растолкав ребят, Тёма опускается на колени рядом со мной и осторожно прикладывает два пальца к шее Грановской. Его лицо предельно сосредоточенно, а пухлые губы плотно поджаты.

— Пульс есть, — успокаивает парень. — Она просто без сознания.

— Ч-что… Что с ней? Я не понимаю! — по щекам катятся слезы, а голос дребезжит. — Почему она упала?

Я смотрю на Тёму в поисках ответов, но он не обращает внимания на мою истерику. Продолжает вдумчиво ощупывать Лерку. На несколько секунд наклоняется щекой к ее лицу, а затем принимается осторожно расстегивать пуговицы на ее рубашке, освобождая горло.

— Зацепин, ты в скорую позвонил?

— Да. И Громова за медсестрой в школу отправил.

— Хорошо, — кивает Соколов и наконец поворачивается ко мне. — Успокойся, Вась, не реви. Все будет нормально.

— Но Лера…

— Лера сильная, слышишь? — перебивает он, глядя мне прямо в глаза. — Она справится.

Глава 30

— Здравствуйте! Я к Грановской, в триста тридцать вторую, — говорю дядечке-охраннику.

— Добрый день, — он неспешно придвигает ко мне журнал посещений и ручку. — Крестик вот тут поставь и проходи.

Расписываюсь в указанном месте и, перекладывая из руки в руку тяжелый пакет с гостинцами, поднимаюсь на третий этаж. По телефону Лерка толком ничего объяснять не стала, поэтому я решила навестить подругу в больнице, узнав всю необходимую информацию у ее бабушки.

Отыскав нужную палату, коротко и формально стучу в дверь, а затем захожу внутрь. Передо мной три расстеленных койки, но занята только одна из них. Лерка, слава богу, на месте.

— Привет, Вась, — заметив меня, Грановская улыбается. — Я знала, что ты придешь. Бабуля предупредила.

— Ну по телефону из тебя новости и клещами не вытащишь, — ставлю пакет с продуктами на тумбочку, а сама присаживаюсь на край ее кровати. — А вживую ты от меня не отвертишься.

Лерка выглядит немного лучше, чем в день нашей последней встречи. На впалых щеках появилось некое подобие румянца, а во взгляде больше нет смертельной усталости. И даже простой хлопковый халатик ей к лицу.

— Это все мне? — подруга косится на пакет. — С ума сошла такую тяжесть таскать?

— Мне нетрудно, — пожимаю плечами. — А теперь расскажи, что с тобой случилось? И почему тебя уже который день держат в отделении эндокринологии?

Лерка заминается. Подтягивает колени к груди и, опустив на них голову, протяжно вздыхает.

— Твое молчание меня пугает, — напрягаюсь я. — Говори, как есть. Не томи.

— У меня диабет, Вась, — не поднимая головы, произносит она. — Первого типа.

Ошарашенно пялюсь на макушку Грановской, пытаясь осознать услышанное. Но оно, хоть убей, никак не осознается.

— В смысле диабет? — тупо переспрашиваю я. — Сахарный?

— Угу.

Некомфортная тишина мрачно расползается по палате, а я все силюсь собрать мысли воедино. Нельзя вот так глупо молчать, когда человек поделился серьезной проблемой, но из-за шока у меня правда нет слов. Язык одеревенел и безвольно лежит во рту.