Слабость Виктории Бергман (сборник)

– Генриетта, моя лучшая подруга, вышла замуж за Вигго. В прошлом году она погибла в аварии. Мне кажется, Линнея побаивалась Вигго – может, поэтому на рисунке она не хочет видеть его. И собаки она тоже боялась. Это был ротвейлер, на рисунке он вышел довольно похоже. – Аннет взяла листок и поднесла поближе к глазам. – А это – бассейн у нас на участке. – Она указала Софии на то, что та сначала приняла за фонтан. – Правда, она здорово рисовала?

София кивнула.

– Но если вы считаете, что это Линнея стоит в окне безглазая, кто та девочка рядом с собакой?

Аннет вдруг улыбнулась:

– Да это же я. И на мне мое красное платье. – Она отложила первый рисунок в сторону и взяла в руки другой. – А здесь я лежу на кровати, сплю, а ребята что-то празднуют. – Она смущенно посмеялась воспоминанию.

Софии стало противно. Глаза над смеющимся ртом пустые, черты истощенного лица наводят на мысли о заморенной голодом птице. Страус, который сунул голову в песок.

Софии было кристально ясно, о чем говорили рисунки Линнеи. Аннет Лундстрём видела на месте дочери себя, и для нее Линнеей были безглазые, отвернувшиеся и убегающие фигуры.

Аннет Лундстрём была не в силах увидеть, что происходит рядом с ней.

Но Линнея с пятилетнего возраста понимала все.

София поняла, что надо организовать встречу с Линнеей, хоть с помощью ее матери, хоть без.

– Я могу сфотографировать рисунки? – София потянулась за сумочкой. – Может, позже мне что-нибудь придет в голову.

– Да, конечно.

София достала телефон, сделала несколько снимков и встала:

– Мне пора. Вы хотите сказать еще о чем-то?

– В общем, нет. Но, как я уже говорила, я надеялась, что вы сможете встретиться с Линнеей.

София остановилась:

– Сделаем так. Мы с вами поедем в Дандерюд вместе. Главный врач психиатрического отделения – моя давняя знакомая. Мы объясним ей ситуацию, и если мы хорошо разыграем наши карты, она может разрешить мне поговорить с Линнеей.

Когда София поворачивала на Норртельевэген, часы показывали почти шесть. Встреча с Аннет Лундстрём заняла больше времени, чем она предполагала, но оказалась очень результативной.

Вигго Дюрер? Почему она не может его вспомнить? Они вместе по телефону делали опись имущества покойного. София помнила его лосьон после бритья. “Олд Спайс” и “О де ви”. И всё.

Но София понимала: Вигго Дюрера знает Виктория. Они должны были видеться.

Она проехала мимо дандерюдской больницы и по мосту над Стоксундет. В Бергсхамра ей пришлось резко затормозить – из-за проводившихся далеко впереди дорожных работ образовалась пробка. Машины еле ползли.

София забеспокоилась и включила радио. Ласковый женский голос рассказывал, как жить с нарушением пищевого поведения. Человек не в состоянии ни есть, ни пить из страха проглотить что-либо, и это может быть побочным действием травмы. Базовые телесные рефлексы перестают работать. Вот так просто.

София подумала по Ульрику Вендин и Линнею Лундстрём.

Во всех проблемах этих юных девушек виноват человек, информацию о котором София только что добыла в Худдинге. Карл Лундстрём.

Ульрика Вендин нечего не ест, Линнея Лундстрём стала немой.

Нынешняя жизнь Ульрики и Линнеи есть последствие поведения одного-единственного человека. Скоро они снова окажутся перед ней и продолжат свой рассказ о нем.

Из-за мягкого женского голоса по радио и огней медленно ползущих машин в мглистой тьме София почти погрузилась в гипнотический транс.

Ей привиделись два опущенных лица с дырами вместо глаз, истощенная тень Ульрики, бегущая прочь вместе с Аннет Лундстрём.

Ей вдруг стало ясно, кто такая Аннет Лундстрём. Или, скорее, кем она была.

Это было почти двадцать пять лет назад. Лицо стало круглее, и София рассмеялась.

Раковины

ушей слушают ложь. Нельзя впускать в себя неправду, ибо она быстро достигает желудка и отравляет тело.

Он уже научился не говорить, а теперь пытается овладеть искусством не слышать слова.

В детстве он часто ходил в пагоду Желтого журавля в Ухане, чтобы послушать одного монаха.

Все говорили, что старик безумен. Он бормотал что-то на чужом языке, которого никто не понимал, от него дурно пахло, и он был грязен, но Гао Ляню он нравился, потому что слова старика стали словами Гао.

Монах дал ему звуки, которые Гао присвоил, едва они достигли его ушей.

Однажды та светлая женщина издавала нежные звуки, прекрасную мелодию, и он вспомнил о том монахе. И тогда его сердце наполнилось дивным теплом, принадлежащим только ему.

Гао рисует большое черное сердце мелками, которые она дала ему.

желудок

растворяет ложь, если человек неосторожен, но она научила его, как уберечься – надо только позволить желудочной кислоте смешаться с телесными жидкостями.

Гао Лянь из Уханя пробует воду. Вода оказывается соленой на вкус.

Долго сидят они друг напротив друга, и Гао дает ей выпить своей собственной воды.

Вдруг вода из него больше не выходит. Вместо воды из горла течет кровь, у нее солоноватый красный вкус.

Гао ищет что-нибудь, у чего был бы вкус кислый, а потом ищет что-нибудь со вкусом горьким.