Сладкая песнь Каэтаны

Полидоро внимательно слушал, накачиваясь кофе. Как будто перед ним на невидимом экране проходили волнующие сцены. Их героем, по словам учителя, был он сам, но предсказать развитие событий все равно не мог. Сидя на стуле, он склонялся к развязке, благоприятной для молодого паренька, который благодаря инстинкту искателя приключений действовал иногда недостойно, даже подло.

– Женская свобода – иллюзия, особенно если в ее постели мужчина, подобный Гектору, греческому герою, безупречному до поражения в битве с Ахиллесом. С другой стороны, и Каэтана стала ахиллесовой пятой Полидоро, тем кусочком тела, за который мать героя держала его, окуная в чан с водой, приготовленной богами.

Эрнесто отложил свой уход. Общение в стенах кухни вдруг возбудило в нем сильные чувства, как бы заправило его солью и перцем.

– Не правда ли, я тоже вхожу в эту историю как друг детства Полидоро? – И Эрнесто ждал, что же ответит учитель.

Полидоро встал. Неловко пошарил руками перед собой, точно ему не показали продолжения, необходимого, чтобы понять весь фильм, до того как на экране вспыхнет слово «КОНЕЦ».

– Дайте же мне спокойно досмотреть кино! – крикнул Полидоро так, что его можно было услышать в коридоре.

Вмешательство Эрнесто заставило Виржилио покинуть прошлое, которым он жил, судя по всему, с юных лет: надо было переключиться на настоящее, на события, след которых еще не остыл.

– Раз уж Полидоро не может рассказать, что же произошло на шестом этаже, я буду говорить от его имени.

Виржилио с опаской глянул на фазендейро, боясь затронуть чужую чувствительную струнку и тут же понести наказание. Он снова уселся верхом на табурет, точно на коня, и потрусил в ритме своих размышлений; к тому же Полидоро сам участвует в интерпретации событий, жертвой которых оказался.

Полидоро нашел полуоткрытой дверь в номер люкс как сигнал того, что он в собственном доме. Лишь он переступил порог, Каэтана спряталась за ширмой. Она вообще была женщиной осмотрительной, а тут еще и боялась, что возраст развеял иллюзии, подкармливаемые канареечным семенем и хлебным мякишем в течение долгих двадцати лет.

Виржилио решительно вступил в область дедукции. Когда сомневался, глядел на лица слушавших, дабы выбрать вариант, который был бы всем по нраву.

И он взволнованно продолжал:

– Полидоро, зная о ее сдержанности, стал на колени перед ширмой, словно восточный паломник, только что допущенный в святой город после долгих лет отсутствия, будто собирался оказать почести последней императрице Китая.

К счастью, преклоняя колени, он не повредил себе живот, вспученный от многих литров пива, поглощенного этим летом. А сердце его меж тем мчалось, точно бизон по прериям Дикого Запада. Его чувства смущало лишь то, что Каэтана упрямо отказывалась выйти из-за ширмы. Эта задержка ранила не только чувства фазендейро, но и его колени на жестком полу.

Видя, что его эффектный поступок успеха не имел, Полидоро поднялся с колен, надеясь, что суставы, напитанные любовным эликсиром, который вымывал из тела ржавчину и бесполезность прожитых лет, не заскрипят, как обычно.

Он услышал свист. Каэтана подавала знак. Она вышла, окруженная золотистым сиянием. Легкие одежды позволяли Полидоро угадывать ее формы, однако бледность, не вязавшаяся с пышностью форм, сразу же лишила его некоторых иллюзий. Чтобы не смотреть друг на друга, Полидоро прижал женщину к груди. В объятии они оба спрятали свои лица. В этой позе, когда они чувствовали тепло друг друга, Полидоро убедил ее взглянуть желтыми глазами страсти на своего пылкого кавалера – любовь под балдахином заката.

И они предались любви, как в первый раз. Тогда они возлегли голые на кусок парусины, расстеленный на арене после полуночи, и там, истомленные, встретили свет нового дня.

Ланцелот Алвес уже теперь, в гостинице, обнял Каэтану, позабыв, что она королева, запретный плод для него. Единственная дама, которую он ждал двадцать лет.

Виржилио сделал паузу – чтобы дать слушающим почувствовать, насколько торжествующая любовь лишает сил.

– Какая прекрасная история, – сказал Франсиско, вынимая из шкафчика бутылку вина.

Повествование завело их в страну, где любовь, подогретая огнем желания, выходила на свободу благодаря Ланцелоту.

– Если этот самый Ланцелот и был девственным рыцарем, он сразу потерял невинность, как только вложил свой меч в ножны королевы, – развязно сказал Эрнесто, возбужденный описываемым эпизодом.

Франсиско довольно элегантно разлил вино по бокалам, пользуясь движениями, позаимствованными без разбору у пьяных и трезвых завсегдатаев бара.

Виржилио раздражала болтовня Эрнесто. Он устал в четырех стенах гостиничного номера, темного прибежища страстей, чуждых политической арене, на которой творилась жизнь Бразилии. Однако он не хотел уводить со сцены Полидоро, не обосновав как следует такой поворот.

– Я не буду продолжать рассказ. Картину любви Полидоро и Каэтаны никто не выдержит, скорей пожелает нарушить ее. Кто из нас может похвастаться такой страстью?

И Виржилио вперил мстительный взгляд в аптекаря.

– Для кого бьется ваше сердце?