Сладкое наказание

Лина ни с того ни с сего взяться за моё воспитание решила. Заявила, что некрасиво то и дело машиной брата, как своей собственной пользоваться. Ух, не была бы она моей тётей, да ещё и старше, я бы ей столько всего сказала. А на деле только поспорила немного, но в итоге согласилась. И чем ей Олег помешал, непонятно.

В понедельник в колледже устраивают линейку: собирают всех студентов и принимаются поздравлять. Не только меня, конечно, весной много других конкурсов проходит. Но мою победу отмечают особо — всё-таки первое место.

Большинство студентов искренне радуются моему успеху: оказывается, люди быстро переключаются с одной новости на другую. И чем эта самая новость горячее, тем больше внимания она привлекает.

Хуже реагируют девочки из моей группы — поваров-кондитеров. Поздравляют, но кто с завистью, кто с презрением — весьма странное сочетание, как мне кажется.

Одна Миронова светится, как блестящая монетка на солнце. Но и её радость быстро улетучивается, когда я у неё на перемене про Даниила Астрова спрашиваю. Делаю это без какого-либо злого умысла, но Катюхе мой вопрос явно не по душе.

— Да, у нас один «Samovar» в городе, — бурчит недовольно. А я в чём виновата? Я просто по-дружески посочувствовать хочу, а она губы дует.

— Какой неприятный тип гражданской наружности, — характеризую мужчину известной цитатой, после чего Миронова окончательно мрачнеет.

Да уж, видимо несладко ей с таким павлином работать.

Девушка с минуту в одну точку смотрит, потом трясёт головой, словно прогоняя наваждение. Выяснять не буду, о чём она там думает, вдруг ещё хуже сделаю.

Ну, и естественно не обходится день без Гронского. После занятий он меня на остановке караулит. Стоит такой, руки в карманы джинсов засунуты. Чёрной машины поблизости не видно — нормально вообще?

Мысль мелькает, что я ошибаюсь, и парень просто общественным транспортом планирует воспользоваться. Мало ли, вдруг тачка в автосервисе.

Или экономит: бензин, говорят, подорожал. В конце концов, на мне свет клином не сошёлся, я не пуп земли, ну и так далее.

Только мысли свои материализовать я пока не умею, поэтому приходится принять простую истину — парень меня поджидает.

Может, сделать вид, что я с ним не знакома? А что, вдруг взяла и забыла за две недели.

Пока в моей голове один за другим выстраиваются и рассыпаются варианты происходящего, парень открывает рот.

— Привет, — лаконично, как старый добрый знакомый здоровается. Без наездов, жалостливых взглядов и просьб типа: «умоляю, послушай».

Ну и как мне быть, в ответ поздороваться? Когда он меня преследовал, как-то проще было. Он ко мне — я от него. Он догоняет — я убегаю. А сейчас как себя вести? Засада.

Пока раздумываю, Миронова с ним уже поздороваться успевает и к подъехавшему автобусу направляется.

В автобусе, как назло, всего три свободных места оказывается. Рядом с пожилым мужчиной, который что-то разглядывает в окне, и ещё два в самом конце салона.

Катюха шустренько отдаёт плату за проезд, и приземляется рядом с дедушкой. Нормальная она? Это мне теперь или с Гронским садиться, или стоя ехать. Может у парня совесть проснётся, и он не станет присаживаться на соседнее кресло?

Зря я так думаю: совести у индюков, видимо, не предусмотрено. Плюхается рядом, ноги свои длинные в стороны расставляет.

Ну, и ладушки, я отворачиваюсь демонстративно и в окошко смотреть всю дорогу собираюсь. Только занавеска, зафиксированная сверху и снизу, как назло, отодвигаться отказывается. Нет, ну это точно вселенский заговор. Миронова, занавеска, водитель, который советует при наличии свободных мест ехать сидя. Кто следующий?

Гронский явно нервничает, пальцами по коленям своим постукивает. Чего-то хочет, вопрос — чего?

— Воробышек, — вдруг выдыхает мне в ухо.

Совсем обалдел? Ни слова не говорю, но взглядом гвоздиками в него кидаюсь.

— Понял, извини, — отстраняется парень, — просто нам нужно поговорить.

— Нам? Гронский… — рычу на парня.

Хочу ещё чего-нибудь ему наговорить, но он на меня так смотрит своими глазищами карими, будто не в глаза заглянуть пытается, а глубже. Внутри печь начинает от его обезоруживающего взгляда, чем мерзавец моментально пользуется.

— Яна, этот разговор касается твоего отчисления, мне кажется…

— Что? — перебиваю парня возмущённо. — Откуда ты знаешь?

Я же ведь так и не успела рассказать ему ничего, а потом произошло то, что произошло. Так кто же мог раскрыть мою тайну?

— Сейчас это не важно, Ян, мне кажется, я могу тебе помочь, — пытается звучать убедительно.

Помощник выискался, с чего взял, что я захочу помощь его принимать?

— Знаешь, Станислав, — специально называю полным именем, чтобы границы показать, — тебя мои проблемы не касаются.

Такое обращение Гронскому явно не по вкусу приходится: хмурит брови свои чёрные. Но речь продолжает.

— Я узнал кое-что, что может тебе помочь, — самоуверенно заявляет, — неужели ты готова отказаться от мечты из-за чьих-то мерзких интриг?