Сладострастный монах

Выдержки из письма Лауры к мадам де Мервиль:

«Дорогая аббатиса, произошло чудо! Чудо! Мой престарелый супруг, подобно Тифону, вновь стал молодым в руках своей Авроры[9]. Прошлая ночь оказалась столь обильной на наслаждения, что о таком я и мечтать не смела. Природа подвигла его совершить ради меня нечто необыкновенное, и он отличился, да еще как! Целых три раза! Он был очарован моими маленькими хитростями, а они оказались замечательно действенными. Нынешним утром супруг мой уехал в одно место, находящееся в десяти лье от города. Он останется там на три дня, чтобы уладить какие-то семейные дела.

Недолго я оставалась соломенной вдовой: мой прежний любовник, тот самый господин из Парижа, приехал, дабы составить мне компанию. Я поделилась с ним своей радостью, сказав, что господин мой и повелитель с честью выполнил супружеский долг — да так, что я забыла про его шестьдесят лет. Беседа наша происходила у меня в спальне, рядом с кроватью.

Он указал на нее и воскликнул: „Так это и есть трон наслаждений! О, как я завидую твоему мужу!“

„Зачем ты жалуешься? — спросила я. — Разве ты не прежде него отведал прелестей, о коих сейчас жалеешь?“

Он ничего не сказал, только положил руку ко мне на грудь. Далекая от мысли оттолкнуть его, я, напротив, крепче прижала его ладонь к себе. Осмелев от такого моего жеста, он повалил меня на кровать, поднял юбку и горячими губами принялся целовать каждый закоулок моего тела. Как только он узрел мои красоты, так сразу же бросился на меня. Я обхватила его ногами и ерзала задом в точном согласии с его движениями. Мы одновременно достигли мига высшего наслаждения. Ему хотелось провести со мной ночь, но я отказала ему в этой просьбе. Мне надобно быть благоразумной во всех своих поступках…»

Dubia

Тайна графини Гамиани

I

Пробило полночь. Дворец графини Гамиани еще сверкал тысячью огней. Под звуки опьяняющей музыки танцующие оживленно выписывали фигуры кадрили, и все вокруг блистало великолепием туалетов и украшений. Красавица-хозяйка, которая, несомненно, была царицей этого бала, радовалась тому, что празднество удалось на славу. Она с милой улыбкой отвечала на слова восхищения и комплименты, что щедро расточали перед ней.

Но я, верный своей привычке наблюдателя, успел подметить нечто, заставившее меня усомниться в достоинствах, которые приписывались графине. То, что она — женщина светская, не вызывало сомнений, и когда оставалось лишь исследовать ее нрав, подойти с ланцетом анализа к ее сердцу, тут-то и оттолкнуло меня непонятное, странное предчувствие, помешавшее мне продолжать исследование. Передо мной словно встало непреодолимое препятствие, не позволявшее проникнуть в глубины этой женщины, а то, что лежало на поверхности, ничего не объясняло.

Обладательница огромного состояния, еще молодая и отменно красивая, по крайней мере, для большинства представителей нашего круга, она жила одна, не поддерживая родственных связей и не заводя близкой дружбы. В высшем свете она держалась особняком, а роскошный образ жизни графини едва ли мог обеспечиваться одним только состоянием. Как водится, злые языки распускали сплетни, но никаких подтверждений, как, впрочем, и опровержений, не обнаруживалось. Графиня Гамиани оставалась непроницаемой.

Одни называли ее Феодорой[10], женщиной, лишенной сердца и неспособной на глубокое чувство, другие говорили, что ее душа страдает от раны, полученной в прошлом, и что поэтому она хочет предохранить себя от жестоких разочарований, которые, быть может, уготованы ей в будущем.

Стремясь к определенному мнению, я призывал на помощь всю силу логики, однако все было безрезультатно: вывода, который удовлетворил бы меня, достичь не удавалось. Раздасадованный, я уже хотел было оставить попытки, когда один старый развратник во весь голос воскликнул:

— Послушайте, да ведь она — трибада[11]!

Одно это слово связало все звенья, все прояснилось, противоречия сгладились.

Трибада! Какое непривычное уху слово! Оно рисует перед вами волнующие картины бесподобного сладострастия, порочного до безумия. С ним связывают неистовое бешенство, неутолимое, ничем не сдерживаемое желание, страшное и незавершенное наслаждение. Напрасно гнал я прочь эти видения — они в мгновение ока заставили воображение кружиться в разгульном вихре. Я словно наяву видел обнаженную графиню в объятиях другой женщины — задыхающуюся, изнуренную муками недоспелой страсти, с распущенными волосами.

Кровь моя воспламенилась, а чувства достигли крайнего предела напряжения. Ошеломленный, я опустился на диван, а придя в себя, начал раздумывать о том, как бы захватить графиню врасплох. Я во что бы то ни стало хотел этого добиться и не придумал ничего лучше, как тайком подглядывать за ней в течение ночи, укрывшись у нее в спальне.

Застекленная дверь находилась как раз против кровати. Отметив выгоду такого расположения, я замаскировался и стал нетерпеливо ждать дальнейшего развития событий.

Вскоре вошла графиня в сопровождении горничной и прелестной златокудрой девушки.