Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове

Первой моей мыслью от увиденного было то, что все это слишком сильно напоминает запись для альбома Dangerous с Майклом Джексоном. Когда я с ним записывался, меня просто поразило, сколько денег попросту сливается в унитаз: повсюду было расставлено оборудование, взятое в аренду, а еще мне рассказали, что такие студии с арендованным оборудованием у него по всей стране, и аренда платится каждый день, – все это нужно на случай, если вдруг в каком-то городе на него найдет вдохновение и он решит поработать в студии.

Я парень бережливый, так что мне это совсем не нравилось. Мне это показалось пустой тратой времени и денег, да и вся работа Майкла вышла из-под контроля. Когда я пришел в студию, работники оказались такими же приветливыми и роботизированными, как кучка коридорных в пятизвездочном отеле.

– На чем бы вы хотели сыграть? – помню, спросил меня кто-то из этих ребят.

– В смысле?

– У нас здесь большой выбор гитар, – ответил он. – На какой бы вы хотели сыграть?

– Я свою принес, – сказал я. – И хотел бы играть на ней.

Все шло словно по какому-то бессвязному и тупому сценарию из мюзикла. Последнее место, где я бы хотел такое видеть, – студия, в которой мы пишем музыку / репетируем / записываемся с группой. Я могу мириться с миллионом вещей, но чего я не выношу – так это отсутствия целостности. При первом же дуновении дурного запашка я насторожился. И то место, куда я попал, заставило меня занервничать.

Там стояли целые шеренги оборудования и инструментов. И это было явным признаком того, что у нас с Акселем совершенно разные представления о том, какую музыку мы будем писать. Я готов был использовать «Про Тулз» и вообще что угодно новое – вот только для того, чтобы внедрять новые идеи, нужно изначально быть на одной волне. Мы немного поимпровизировали и даже что-то сочинили. Несколько моих идей, очевидно, понравились Акселю, и их записали и сохранили в «Про Тулз», чтобы он потом над ними поработал.

Каждый вечер мы приходили в разное время, но обычно к восьми вечера, все участники группы гораздо позже. Это было нормой; в студии царила мрачная, печальная атмосфера, и мы даже не знали, в каком направлении двигаться. Я недолго походил туда, а через несколько дней предпочел проводить вечера в стрип-баре за углом и распорядился, чтобы инженеры звали меня, если Аксель решит прийти.

Через десять лет после того, как мы собрали группу, все, что я мог бы назвать Guns N’ Roses, какими я их знал, изменилось. Мы потеряли Стивена, мы потеряли Иззи, а за то время, как мы нашли Мэтта, мы еще успели найти и потерять Гилби. Дафф был единственным элементом тыла, который остался прежним; он был моим другом, единственным, на кого я мог рассчитывать. Но сейчас он вел трезвый образ жизни. В мае 1994 года Дафф оказался при смерти, у него чуть не разорвалась поджелудочная железа. Годы пьянства взяли свое, и если бы Дафф не бросил пить, он бы умер. Мы по-прежнему оставались близки, и все было по-старому, за исключением того, что мы больше вместе не пили. Он изо всех сил старался держать всех вместе и помогать Мэтту, потому что Мэтт не знал, как у Guns проходит процесс сочинения и записи песен. Дафф был единственным якорем, мое же терпение уже трещало по швам.

Пьянство по-прежнему казалось мне веселым развлечением, которому можно предаваться каждый день, хотя начал я пить скорее от безысходности, чем для удовольствия. В любом случае за пределами студии Guns уже почти не общались, так что с самого возвращения я оказался сам по себе. Пил я ужасно много, но выглядел по-прежнему как нормальный человек – нормальный человек, у которого в жилах течет алкоголь, едва разбавленный кровью. Я долго и упорно трудился, чтобы привести себя в такую форму. Мне приходилось это делать, потому что выпивка была единственным, что давало мне хоть какое-то удовлетворение, и затуманивала все проблемы, которые иначе, если бы я позволил себе вернуться к нормальной жизни, мне пришлось бы решать как в группе, так и в остальных сферах.

Все внимание было сосредоточено на том, чтобы группа снова заработала. И в наименее творческой атмосфере, которую я только ощущал за всю историю группы, мы каким-то образом наконец взялись за дело. Мои воспоминания об этом довольно туманны, если не сказать чего похуже, потому что я сделал все, чтобы ничего не помнить. Помню, как приходил в студию и репетировал без всякой цели. Во мне было столько злобы, что она мешала творчеству. В один из немногих случаев, когда мы с Акселем разговаривали о том, чем мы занимаемся, стало предельно ясно, что говорим мы о разных

вещах. В который раз я пытался донести до него, что работа с Хьюджем ужасна и ведет нас в творческий тупик.

Слэш с Акселем что-то обсуждают за кулисами во время турне Illusion. Обратите внимание на два литра водки в животе у Слэша

– Тебе не обязательно становиться его лучшим другом, чтобы записать вместе альбом, – предположил Аксель.