Слава богу, не убили

— Только на этом ни-хе-ра ты нормальных денег не поднимешь… — расплылся Юрка в эдакой увещевательной улыбочке. — Я же когда-то думал: во здорово — делай, что тебе интересно, и ни от какой тупой конторы не завись. Ага. Аж бегом! Заниматься тем, от чего не воняет, что ты любишь и умеешь — да еще и зарабатывать этим… — он, горько щерясь, покачал головой. — Где такое сейчас бывает?.. Ну так и ни в какой фотографии, ни на каких стоках…

Кирилл смотрел на него. «Что это за мир, — пьяновато думал он, — в котором наименее осуществимо наиболее естественное: желание достойно делать достойное дело?..» Тоскливая, неконкретная — точней, всеобъемлющая — растерянность, которую по трезвянке он от себя старался гонять, была тут как тут.

— А что идет там лучше всего? — спросила Женя Юрку.

— Девки. Естественно. Осклабленные, полуголые. Можно еще бизнесменов в костюмах: улыбки, манжеты, ноутбуки — бизнес, в общем, и потребление. Идеал — девка с ногами, несущая кучу пакетов из супермаркета. Пакеты желательно без логотипов — ну, понятно… И желательно матерчатые…

— А это почему?

— Экология… — фыркнул Хома.

Все замолчали. Кирилл косился в окно: там, внизу, был пустой ночной переулок, синева неба между крыш, чернота кроны, приглушенная желтизна окон… недолгое отражение в асфальте красных задних огней какой-то лоснистой машины… статичный блик в лобовом стекле припаркованной под фонарем… Глотнуть с тоски хотелось нестерпимо — но стакан стоял пустой. Тогда он все-таки вытащил из кармана фляжку и свинтил под столом крышку.

— Будешь? — обратился он к Юрке, показывая глазами на его посуду.

— И тебе не советую, — многозначительно глянул на него Хома.

Периферийным зрением Кирилл подметил, что Женя тоже на него смотрит, подумал, что Юрис как никогда прав — но вместо чтоб последовать совету, быстро огляделся, стянул со стола свой стакан и набулькал туда вискаря. Хватил, не рассчитав дозы, — и едва справился с горловым спазмом. Зажмурился, а открыв заслезившиеся глаза, наткнулся на Женин взгляд. Все такой же: прямой, спокойный, сдержанно-насмешливый. С подтекстом (теперь — под балдой — кажущимся ему несомненным). Некоторое время он молча, с нетрезвым упрямством этот взгляд выдерживал.

Ему вдруг вспомнилась Юля, нынешняя Гурина жена, — отвратительно самодовольная девка, неглупая, но не особо маскирующая уверенность в безнадежной интеллектуальной неполноценности абсолютно любого собеседника. Если Леня еще удостаивался временами ледяного молчаливого «ну, погоди!», то при общении с посторонними с лица ее не сходила эдакая улыбочка Моны Лизы, гримаска благосклонного любопытства: давай, дескать, посмотрим, дурашка, что еще ты тут отколешь… Кирилл и сквозь выпитое понимал, что в отношении Жени он, скорее всего, несправедлив, что ее высокомерие им почти наверняка выдумано, — но не мог заглушить сигналы отросшего у него в последние годы органа чувств, реагирующего на элитку.

Он ненавидел это слово с тех пор, как из него вытрясли последний смысл и прилепили ярлычком «VIP» на раздутых понтами жлобов, но про себя именовал так, за неимением лучшего определения, вовсе не их (с ними Кирилл, слава богу, не соприкасался никак), а самых разных людей, объединенных для него ощущением, что людям этим в жизни удобно. Таких он помимо собственного желания отлично насобачился распознавать вокруг: в рублевских оппозиционершах, в софт-панк певицах, выступающих на закрытых вечеринках, в трезвых умниках, работающих на Славика Урюпина… Тут была не неприязнь — а, скорее, чувство своей собственной неуместности. То ли в компании тех, кто лучше, свободней, успешней взаимодействует с реальностью… то ли в самой этой реальности, с некоторых пор кажущейся Кириллу резинкой, с какой прыгают с моста — разве что упруго дергающей его снова и снова, с глумливой неотвратимостью не вверх, а вниз, в осточертевший статус-кво бедности и невостребованности («статус-чмо», по Юркиному выражению). Кирилл всегда терпеть не мог типаж «подпольного человека» и, начиная замечать его черты за собой, раздражался еще больше.

Он волей-неволей видел себя Жениными глазами: с красной от алкоголя рожей, с наполненным втихаря стаканом, с ободранными носом и щекой, с пластырем на скуле — и словно чтоб подтвердить эту их ментальную связь, она невозмутимо поинтересовалась, нарушая, наконец, молчание:

— Кто это тебя так?

— Жизнь, — угрюмо ответил Кирилл и отвел взгляд.