Слава не меркнет

В этом наш долг перед жизнью. И коммунизм если построим — тоже долг. И хвалиться тут нечем.

Посмотрев на Хулио, он улыбнулся. — А ты нетерпелив. Честно говоря, так мне и самому не терпится.

Хочется дать им... [56]

— Не говори. Во сне только это и вижу. .

Они вели беседу откровенно, как могут говорить только люди, поверившие друг в друга, волнуемые

одним и тем же. И после этого они, конечно, не могли не стать друзьями.

Ночь кончалась. В освобожденные от маскировочных штор окна хлынули первые лучи солнца.

— Сил пока у нас с тобой маловато, — заключая разговор, сказал Дуглас. — Поеду к Старику...

Старик находился в это время в Валенсии. Об этом человеке еще будет написана не одна книга. Он

заслуживает того. Пока же можно сказать лишь, что присутствие Павла Ивановича Берзина, главного

военного советника при правительстве республиканской Испании, его ум и энергия оказали неоценимую

помощь боровшейся за свободу республике.

Павел Иванович встретил Смушкевича как старого знакомого. Яков Владимирович уже виделся с ним, разговаривал по телефону, когда прибыл в Альбасете.

— Ну, рассказывай, что повидал, — сказал Берзин, — с чем приехал? Ведь тебя так просто с аэродромов

наших сюда, в Валенсию, калачом не заманишь.

Смушкевич рассказал о том, что необходимо для организации воздушной обороны Мадрида. Павел

Иванович внимательно слушал, изредка прерывая его короткими точными вопросами. Временами он

вставал из-за стола и прохаживался по комнате. Высокий, прямой, с сединой на висках. За эту седину, первые следы которой пролегли в темных волосах в тот далекий год, когда шестнадцатилетнего

мальчишку нещадно выпороли шомполами казаки, его и называли Стариком. [57]

«Какой он старик? — подумал Смушкевич. — Дай нам бог всем быть такими стариками...»

В конце разговора он попросил Павла Ивановича передать в Москву просьбу летчиков ускорить

присылку самолетов.

— Поверь мне, и там, в Москве, и мы тут делаем все, что в наших силах, чтобы вам не сидеть на земле,

— произнес Берзин.

В эти дни вилла Фринка-де-лос-Льянос на окраине Альбасете, принадлежавшая какому-то сбежавшему

маркизу, каждый день принимала необычных гостей. Здесь теперь находился штаб советских летчиков-

добровольцев.

На дороге, ведущей к вилле, машина, в которой вместе с Дугласом ехали начальник штаба Федосеев, комиссар Гальцев, Пумпур, затормозила, и шофер крикнул:

— Русос, пилотос...

— Вива! — радостно провозгласил часовой, подняв руку в республиканском приветствии. Машина

тронулась дальше.

Летчики переглянулись. Вот так проверка! Дуглас попросил остановиться. Все вышли из машины и

направились к часовому. Тот все еще продолжал улыбаться. Дуглас протянул ему свои документы.

— Си... Си... Русос пилотос... Вива! — часовой и не думал даже разглядывать бумаги. Подумаешь, печати! Тут русские камарады, и это в тысячу раз вернее всяких печатей. Русских он узнает сразу, а

печати ему не нужны. Такое дружеское расположение к нашим людям, конечно, было приятно, но ведь

шла война...

— Камарадо... Герра... — собрав весь свой скудный запас испанских слов, летчики пытались втолковать

часовому, что сейчас нельзя верить только [58] словам, что война — вещь серьезная. Без всякого

энтузиазма и перестав улыбаться, тот наконец согласился просмотреть их бумаги, и машина покатила

вперед.

На стенах просторного зала висели рога оленей, кабаньи головы, на полу лежали шкуры медведей.

«Неплохим охотником, видно, был маркиз», — подумал Дуглас, оглядывая эту своеобразную коллекцию, которой хозяин, верно, очень гордился, потому что разместил ее в первом зале, чтобы сразу ошеломить

ею гостей.

«Ему здорово везло», — Дуглас вздохнул. Потянуло к себе, в дремучие белорусские леса. Посидеть у

костра, побродить по охотничьим тропам, выслеживая сторожкого зверя. Где-то в глубине дома запели.

Дуглас прислушался. Подхватив знакомый мотив, он пошел туда, откуда неслась песня.

За роялем сидел светловолосый парень, а вокруг него еще несколько человек. Судя по всему, это были

только что прибывшие летчики.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал входя Дуглас. — Ждали вас. Приехали вы как нельзя кстати.

Не теряя времени, Дуглас тут же нарисовал перед новичками четкую картину обстановки на фронте.

— Учтите, немецкие летчики — кадровые... Меняются каждые три месяца. Им близко, — говорил он. —

Вы должны об этом помнить и действовать предельно собранно, четко, без азарта, помнить, что на счету

каждая машина, каждый летчик. Понятно? Их надо бить, а самим возвращаться. Обязательно

возвращаться.

Рассказ командира группы дополнили Федосеев и Пумпур.

— Мадрид — это сейчас главное, — заключил Дуглас. [59]

Сердце республики билось тяжело. Его глухие, напряженные удары разносились по всему миру.

Франко объявил о предстоящем взятии столицы. В конюшнях Алькоркона, небольшого местечка под

Мадридом, уже стоял наготове белый конь, на котором он собирался въехать в город. Парад фашистских

войск был назначен на 7 ноября. Но в это время набатом прозвучал клич: «Лучше умереть стоя, чем жить

на коленях», брошенный Пасионарией. «Но пасаран! Фашисты не пройдут!» — подхватил их народ

Мадрида.