След Бремера

– Теодор просил привезти на тот случай, если придется преодолевать гранит. Слишком грубый инструмент для археолога, но пара шашек всегда пригодится. Будь с ним очень осторожен. Очень!

Ноланд бережно убрал динамит в карман. Пожалуй, вуивр, привыкший противостоять воинам Четвертой эпохи, удивился бы такому сюрпризу. Ноланд вспомнил согнутое пополам ружье, и оптимизма поубавилось.

После короткого полдника из галет с финиками и приготовленного на керосиновой горелке чая они разошлись. Вереск отпускал Ноланда с волнением, но в целом отнесся к его задумке одобрительно и с уважением. Решили, что Ноланд отправится сначала по дороге на запад и уже потом свернет на юг. Так меньше шансов сбиться с пути, но главное, есть шанс встретить на дороге недавнего патрульного. Возможно, ему нужна помощь, а если все в порядке, то письмо с инструкциями по убийству вуивра достаточно передать ему, и тогда нет нужды ехать до форта. В любом случае Вереск будет двигаться на восток и разобьет лагерь, когда доедет до моста через реку. Там он дождется возвращения Ноланда, если тот не догонит фургон раньше.

Дождь барабанил по пробковому шлему и хлестал по лицу, ветер лез под ворот плаща, но в груди Ноланда пульсировал живой огонь куража. Ноланд чувствовал, что благодаря своему решению разорвал замкнутый круг и обрел некую самостоятельность. Путешествовать с Вереском – лучшее, чего можно пожелать на этих забытых дорогах, но в одиночестве каждое действие Ноланда становилось маленьким личным выбором, он мог поступать так, как считал нужным, основываясь на личных мыслях или ощущениях, без оглядки на старшего компаньона.

Клеттская лошадь оказалась послушной и чуткой ко всем командам, университетские уроки верховой езды вспомнились до единого. Копыта лошади чавкали, попадая в наполненные водой ложбинки, но для одинокого всадника без фургона дорога стала вполне удобной. Здешняя непогода переносилась куда легче холодных гроз Баргена. На родине Ноланда дожди ассоциировались с промозглой осенью, но здесь южные ветра не пронимали до костей и не заставляли стучать зубами – вокруг цвели луга, и ощущение летних каникул не пропадало. Удивительные места, сам воздух в заповедниках был другим: чистым, наполненным запахами земли, цветов и дождя.

Звуки тонули в монотонном шуршании дождя, ветер лохматил кроны деревьев, в небе ворочались глухие раскаты грома. Иногда Ноланду слышался клекот какой-то птицы, похожий на пронзительный натужный кашель или смех. Эти крики вызывали неприятный озноб вдоль позвоночника, было в них что-то печальное и злое одновременно. Ноланд ехал и прислушивался. Стало понятно, что источник звуков где-то на севере от дороги и любые птичьи голоса намного тоньше – звук был слишком глубокий и тяжелый и раскатывался на многие километры окрест.

Он свернул к обочине и повел лошадь к тому месту аллеи, где деревья стояли пореже и виднелся просвет. Через подзорную трубу он осмотрел местность. Пелена дождя сокращала обзор, капельки попадали на объектив и вынуждали то и дело протирать линзу. Но кое-что на самом пределе видимости Ноланд разглядел. Или ему показалось. На далеком холме виднелись руины какой-то древней постройки – сохранился небольшой огрызок стены и россыпь серых глыб. Среди камней что-то шевелилось, слишком подвижное для трепещущего на ветру дерева. Нечто живое вскарабкалось на древние развалины и в ответ на раскаты грома огрызалось на небо криком, похожим на пронзительное дребезжащее рычание, в котором слышался кашель и смех.

Ноланд не мог сказать наверняка, что именно видел и видел ли вообще, но предположил худшее. Нужно было спешить и поскорее сворачивать на юг, подальше от вуивра. Лошадь волновалась, после громовых раскатов настораживала уши в ожидании страшного крика, а потом мелко дрожала. Ноланд надеялся, что гроза действительно очаровывает и отвлекает вуивра, а дождь с ветром, может быть, не дадут чудовищу учуять близкую добычу.

При такой погоде Ноланд едва уловил, как начало смеркаться. Просветы в серой кутерьме облаков, бывшие до этого голубыми, стали наливаться сливовым цветом. Тени под деревьями расползлись, будто черный мох. Ноланд сверился с картой и свернул со Старого тракта на юг. На открытом пространстве стало немного светлей, но так или иначе необходимо прибыть в форт до ночи, не то придется разбивать лагерь среди холмов. Ноланд внезапно осознал, что, свернув с тракта, оказался в диких землях, там, где люди не селятся и путешественники не ходят. Нет уж, лучше всю ночь провести верхом, высматривая огни форта, чем лечь здесь и закрыть глаза!

Он пустил кобылу рысью и чувствовал как будто легкое опьянение. Мир вокруг ускорился, Ноланд отпустил свое сознание и перестал натужно осмысливать каждое крохотное событие. Вместо этого он ощущал все вокруг сердцем, чувствовал пульс свой и окружающего мира. Это приятное чувство необычно сочетало в себе концентрацию и свободу разума, и Ноланду захотелось, чтобы оно стало постоянным.