След лисицы

У кохтэ кровь человеческую можно проливать было только в бою. Даже пытки (несмотря на то, что отец и братья всегда ограждали Листян от жестокостей мира, она все прекрасно понимала) были обязательно бескровными. Даже кнутом стегали так, чтобы кожу не рассечь. И слова Матвея про казни ее порядком напугали. Впрочем, наверное, не так уж и часто тут головы рубят, верно?

Внимание ее привлёк какой-то странный куль возле помоста. То есть, вначале ей показалось, что это куль. А приглядевшись, она поняла: голова это человеческая.

Побелев, всхлипнула, закусила губу до крови.

Матвей покосился на неё и вздохнул.

— Мужеубийца. Их по шею в землю закапывают. Так и торчат, покуда не издохнут или собаки до смерти не изгрызут.

— Женщина? — ахнула Листян, оборачиваясь.

Если это и была женская голова, то уже было не понять. Волосы острижены коротко, лицо опухшее, изуродованное. Показалось ли ей, что в глазах ещё сверкала жизнь?

Листян сделалось дурно, закружилась голова. Она ухватила мужа за широкий рукав.

— Князь, нет ли у моров обычая по праздникам миловать осужденных? В честь свадьбы твоей отпусти несчастную! Или хотя бы даруй ей легкую смерть!

Голос ее прозвучал неожиданно звонко на пустой площади, и отмахнуться от него у Матвея бы не вышло. Все замерли, ожидая его ответа.

Князь молчал. Наверное, очень ему не хотелось заниматься такими глупостями сейчас. Он был немолод, устал с долгой дороги, проголодался. А тут — чужеземка, незнакомая с обычаями их, вздумала всякие глупости просить. Поглядел на бледную девушку с дрожащими губами, вздохнул досадливо.

— Пожалуйста, — еле слышно выдохнула она.

Что ж, жена у него молодая милостива и добра. Наверное, это даже к лучшему. Кивнул, рот искривив, одному из дружинников.

— Откопайте. Объявите при народе, что княгиня молодая миловать велела, пусть знают. Да повесьте к вечеру.

Невелика милость! А голова вдруг заскрипела хрипло:

— Благослови тебя лисица, княгиня! Да будет чрево твоё плодородно…

Листян снова затошнило. Лисгород потерял для неё всяческое очарование. Никогда она его уже не сможет полюбить, запомнив этот голос до конца своих дней.

— Надо было вырвать ей язык, – еле слышно пробормотал князь Вольский. – Жаль, не догадался приказать.

А здания вокруг стояли деревянные и каменные, и выходили крыльцом на площадь. Листян поклялась себе не выглядывать в окна. Ее сняли с лошади и ввели в дом по высокой крытой лестнице. Дом был холодный и гулкий, с каменными стенами, узкими окнами и деревянными полами.

— Сие княжеские палаты, – пояснил Матвей. – Жить будем здесь до тех пор, пока я у власти. Потом в другой терем переедем. Сегодня отдыхай, а завтра покажу тебе, где ходить можно.

— А воины мои? – все же она была ханской дочкой и поэтому не могла не вспомнить о своей полусотне.

— Для них есть хоромы возле башен круглых. Пока там расположим. Потом решим, где они служить будут. Где – и кому.

Возражать мужу при его людях Листян не стала, бросив только обеспокоенный взгляд на вышедшего им навстречу из дома Ольга. А он тут откуда? Судьбой мора степнячка совершенно не интересовалась, видимо, зря. Судя по роскошной одежде, он тут гость, да гость почетный. Не воин уже.

— Княгине молодой подготовьте воды горячей вымыться с дороги, – между тем командовал Матвей. – И горницу, ту, что голубыми шелками украшена. Ужин подать в трапезную через час.

К Листян, с любопытством оглядывающейся, подбежали две девицы – молодые, статные, с лентой на лбу, с длинными и толстыми косами. Чудно одеты: в рубахах, а поверх них платья без рукавов. Ткани дорогие, по подолу вышивка идет — не рабыни, рабынь так никто не будет одевать.

Одна девушка схватила Листян за руку, другая посеменила вперед, а потом вверх по деревянной лестнице.

Никогда еще степнячка не видела подобной роскоши! Дерево и камень кругом, перила резные, блестящие, на стенах – свечи и фонари в нишах. Привели ее в большую горницу с дощатым потолком. Одна стена была мозаичной, каменной, прочие обиты голубым шелком. На полу – ковры из шерсти, такие угуры прядут. Дорогущие, Баяр в свой шатер подобный стелил, только, конечно, меньше. За каменной стеной (отчего-то теплой, Листян дотронулась) в нише стояла медная ванна.

— Я Велеслава, — представилась вдруг одна из девушек. – Можно просто Велька.

— А я Дарена. Мы будем вашими помощницами теперь, князь так велел.

Листян кивнула. Это было ей знакомо, даже ожидаемо: у жены Вольского явно должна быть прислуга, хотя она прекрасно обошлась бы и без нее. Но это – статус, конечно.

Горница ей понравилась: и кровать высокая деревянная, и сундуки резные вдоль стен, и шелк голубой, а ванна – особенно. А уж когда несколько молодых парней наполнили ее водой, да еще и горячей – степнячка и думать позабыла о неприятном происшествии на площади.

Велька и Дарена в четыре руки споро раздели юную княгиню, засунули ее в ванну, намылили чем-то весьма приятно пахнущим, потом окатили из ведра, вытерли мягким полотнищем и облачили в длинную белоснежную сорочку.