След лисицы

Подобные речи страшно бесили “черных” большух. А еще их раздражала Лисянина охрана. Явно ведь девки, в мужские портки обряженные, да еще и с оружием, добра Лисгороду не принесут, а только мысли суетные внушат молодежи. Женщина должна быть тихой и покорной, а эти с мечами и луками ведут себя как мужики. А ну как и дочери Лисгорода придумают себе, что можно так же — в дружину наняться?

А еще Лисяна была другой, не такой, как высокие и светлоглазые морки. Тоненькая, невысокая, с круглым личиком и узкими смешливыми глазами, сидящая верхом в мужском седле даже тогда, когда у нее уже вполне обрисовывался под платьем округлый живот, очень быстрая, острая на язык. Она не стеснялась отвечать ругательством на ругательство, а порою угрожала кинжалом тем, кто угрожал ей языком. Дикарка, как есть дикарка!

А Матвей Всеславович был словно околдован своей женой. Позволял ей все на свете, наряжал в шелка и меха, жеребца ей подарил тонконогого, правда, княгиня к нему даже не приближалась, предпочитая свою маленькую мохнатую степную лошадку. А когда в его присутствии кто-то посмел о Лисяне Матвеевне некрасиво пошутить — ударил шутника по лицу с такой силою, что тот остался без зубов. Рука у старого воина тяжелая была.

Лисгородское лето Лисяна почти полюбила, особенно по душе ей оказались лесные ягоды: черника да земляника. Клюква только не понравилась. А к осени обещали вишню и яблоки.

Мечта ее все же сбылась: она жила в княжеских палатах, ни о чем не заботилась, лишь помогала мужу в торговле да и то — с огромным удовольствием. Вволю спала, вкусно кушала, много гуляла. Беременность переносила легко, хоть живот уже был немаленький. В спальне ее муж больше не беспокоил, опасался.

Немного досаждали ей уроки волхва Зимогора, который зачем-то появлялся каждую седьмицу и требовал, чтобы Лисяна разжигала огонь жестами и словами и замораживала воду. Говорил — пригодится. Как будто некому было в княжеском тереме печь растопить! Ссориться с волхвом было глупо, а дурой степнячка все же не была. Училась, раз так нужно, тем более сильно старик ее не утруждал, тоже не желая, чтобы беременная женщина уставала.

И даже молчаливая (а скорее, очень голосистая) война с женщинами Лисгорода ей нравилась: уж очень напоминала ей родной стан, где тоже кто-то постоянно с кем-то ругался. Илгыз порой голосила как чайка, Дженна могла непотребно ругаться со всеми на свете, да и прочие женщины кротостью не отличались. Морки еще просто не видели, что такое драка между степнячками, не поделившими мужика.

***

Беда пришла, как всегда, внезапно. Беда, она обычно не предупреждает, не кричит на всю улицу “Люди, встречайте, я иду”. Нет, она подкрадывается исподтишка, стреляет в спину, бьет ниже пояса.

— Кохтэ воевать идут, кохтэ! — вопил всадник, ворвавшийся поутру в Лисгород. — Закрывайте ворота, кохтэ!

— Не ори, дурень, — рявкнул полураздетый и простоволосый Вольский, выскочивший на площадь. — Точно ли кохтэ? Точно ли воевать?

— Узкоглазые, темные, на маленьких лошадках, — отчаянно выдохнул гонец. — Бергород уже осадили. — Деревни жгут, поля жгут, всех убивают!

— Баяр не мог, — испуганно шепнула Лисяна, выскочившая следом за мужем.

— Мог — не мог, да только уже завтра здесь они будут.

Князь на то и князь был, чтобы принимать решения.

— Ворота закрыть, впускать крестьян через малую калитку. Женщин и детей всех собрать за внутренней стеной. Дружине — раздать луки и мечи всем, кто держать сможет. На стены – котлы со смолой. Живее, живее!

— Да, княже.

— Добрыня, за ворота езжай, сгоняй всех с окрестностей в город. Возьми с собой десяток дружинников, так быстрее будет. Да не рискуй напрасно: ты и воины твои стоят дороже, чем целая крестьянская семья.

Листян стояла, оцепенев. Если кохтэ пошли войной на моров, это означало только одно: Баяра больше нет в живых.

Видимо, князь мыслил так же. Бросив встревоженный взгляд на жену, тихо распорядился:

— Сельва, за жизнь Лисяны отвечаешь головой. Запри ее в тереме, стереги как зеницу ока. Чтоб комар не пролетел, — и уже жене, — только для твоей безопасности, душа моя. Мало ли, что люди глупые придумают… Не подумай, на тебе вины никакой нет, да и брат твой не из тех, кто свое слово назад берет.

И снова Лисяна — узница горницы! Ничего не знает, ничего не слышит, кроме невнятных криков за окном. Хорошо хоть еду приносят да вазы ночные убирают.

Только к вечеру поднялся к встревоженным женщинам Матвей Всеславович.

— То не кохтэ, — отрывисто объявил он. — То угуры. Вот уж кого мы ждать не ждали!

— И что будет теперь? — побледнела Лисяна.

— Что будет, что будет… Грабить нас пришли. Ворота закрыты, воины на стене. Долго им придется ждать нашей погибели. Погреба Лисгорода полны, колодцев у нас достаточно. Не волнуйся, не первый раз под стенами нашими враг стоит, да только никто еще за ворота не заходил.

Но видно было, что Вольский встревожен. И, кажется, Лисяна понимала почему. Кохтское войско исчислялось тысячами. А угурское — десятками тысяч.

— Так ведь они по кохтским землям шли! — сообразила девушка.