След лисицы

— Ох ты! Надо сходить к ним завтра, — тут же сменила гнев на милость жена. Поправила свечи, зажгла новые. Поставила поднос на край широкой постели.

— Ну что, послов ваших видела?

— Да, видела.

— Наран-гуай прибыл? Копию договора мне передал?

Лисяна вздрогнула, как от удара. В глазах плеснулся страх.

— Откуда знаешь? Донесли уже?

— Нет. Я его и ждал.

— Зачем, почему?!

— Если кто и сможет убедить Яромира союз военный заключить, то только он. Слава о Наране по всем народам идет, кого угодно этот кох уболтать может. Не иначе, как магия.

Вздохнула нервно, не замечая, как внимательно на нее смотрит Матвей. А тот только улыбнулся грустно. Девочка его, порой такая умная, такая сильная, так ничего и не поняла. Жаль. Он-то надеялся…

— Копию князь мне дал, сказал тебе лично в руки отдать, и чтобы ты замечания свои сказал. Прочитать тебе?

— Не надо, я его наизусть помню. Мы вместе с Ольгом Бурым его писали. Почти год выглаживали. Я потом сам погляжу, утром. Со свежей головой. Это тело у меня немощно, а дух бодр.

Боярыня прикрыла глаза, подумав про себя, что с княжеского поста Вольского убрали, а он так с этим и не смирился. Норовил под себя власть загребать, вопросы какие-то решать, союзы заключать. Для пользы народа своего, конечно, но с каким нетерпением некоторые члены совета ждут его смерти!

Терпеливо накормив мужа, поправив подушки и рассказав новости, Лисяна ушла к себе, зябко растирая плечи. Несмотря на то, что в их доме давно уже не экономили дрова, она мерзла, особенно по вечерам.

Комнаты ее были под самой деревянной крышей, небольшие и с невысокими потолками, чтобы лучше сохранялось тепло. Красивые — она сама их обстановкой занималась. Завесила стены шелковыми тканями, на полу — ковры угурские, баранья шкура. Подушки цветные, низенький круглый столик с глиняным кумганом (*кувшином для умывания с узким горлышком) на нем. Широкое ложе застелено лоскутным одеялом. Вдоль одной из стен – сундуки, накрытые узорчатым покрывалом.На них можно сидеть и даже спать.

Сейчас на покрывале развалилась толстая пушистая кошка.

— Так, Мурка, ленивая ты скотина, придется тебе подвинуться, — сурово заявила Лисяна. Но кошку взяла ласково и аккуратно перенесла ее на кровать. — И не мурчи на меня. Так надо.

Приподняла покрывало, откинула крышку сундука, достала оттуда пузатую бутыль с притертой пробкой и небольшой золотой, украшенный каменьями кубок. Налила из бутылки в кубок рубиновую жидкость. Принюхалась, вздохнула и залпом опрокинула в себя.

Знакомое тепло прокатилось по горлу, согревая, успокаивая. Боярыня снова тяжко вздохнула, убрала вишневую настойку обратно в сундук, поправила покрывало и медленно, словно старуха, принялась раздеваться. Ей всего лишь тридцать два года, а порою кажется, что не меньше сотни. Так же ворчит по-старушечьи, копируя во многом Матвея Всеславовича, устает от шумных сборищ и глупых пиров, с трудом засыпает, часто вовсе ворочаясь до рассвета. Настойка хоть помогает уснуть, без нее было бы совсем плохо. Хотя пора с этим завязывать, этак Лисяна совсем сопьется! Как же она устала быть сильной и смелой! Хочется… спрятаться в чьих-то руках. И позволить себе, наконец-то, заплакать.

Лисяна забралась под тяжелое одеяло, вздыхая и размышляя над сегодняшней встречей. Так странно было снова увидеть Нарана! Словно луч теплого солнца, словно порыв степного ветра он привез с собой. Такой родной, такой чужой… Представила вдруг, как он ее обнимал когда-то, вспомнила, как он ей в любви признавался много лет назад. И пусть, что не любила, но такие слова ни одна женщина не забудет! Солнцем ее называл, дождем… За руку держал так трепетно и нежно, у ног ее сидел…

С мыслями о нем женщина и уснула под мерное тарахтение кошки.

И проснулась — тоже с мыслями о нем. Что ей снилось, не помнила, только подушка была влажная от слез.

— Ну ты дрыхнуть, мать, — одеяло с Лисяны содрали совершенно бесцеремонно. — Почти полдень! И это ты меня на утренний чай пригласила? Поздновато же ты завтракать изволишь, моя ленивая подруженька!

— Ерофеевна, — простонала Лисяна, закрывая лицо подушкой. — Какого лешего?

— А вот это я должна у тебя, Матвеевна, спрашивать, какого лешего? Или… водяного? Или… кто у вас там в степи водится, а?

— Шулмусы, — старательно припомнила Лисяна степных демонов.

— Вот! Какого шулмуса ты все еще в постели? И какого шулмуса твой Ингвар так похож на рыжего посла кохтэ, я тебя спрашиваю?

24. Путешественник

Наран всегда отличался неуемным любопытством и острой любовью к жизни. Спутники его после устроенного князем пира, закончившегося только под утро, еще спали, а сам он как обычно вскочил на рассвете. Глупо было тратить такой прекрасный день на всякие пустяки вроде сна и расхаживания по палатам.

Впрочем, назвать день прекрасным он поторопился. Это в степи постоянно светит солнце, даже зимой. А здесь, в Лисгороде, небо затянуто низкими свинцовыми тучами. Нет дождя, нет снега, просто — нелепые и бессмысленные серые облака.