След надежды

На первом месте была Эви.

ГЛАВА 24

Как бы Эви Локк ни старалась, она никак не могла избавиться от одной мысли.

Больно.

На следующий день после крупной пресс-конференции, во время которой она лежала без сознания, Эви пыталась усесться на больничной койке, стараясь не морщиться от боли. У нее еще все болело после операции, но она не хотела беспокоить маму. Она слышала, как медсестры говорила, что «бедная женщина никогда не ложится спать, пока не уснет ее дочь, но и тогда совсем не высыпается». Эви не хотела делать еще хуже.

Она знала, что мама собирается приступить к «неудобному разговору» с ней, и терпеливо ожидала, когда та начнет. На мгновение у нее проскочила мысль о том, что немного странно думать о женщине, сидящей напротив нее, как о «маме». Во время их последнего разговора она звала ее мамой, но сейчас ей было сложно называть ее так даже мысленно, а уж тем более – вслух.

Все-таки это звучало бы немного странно. Ее мать очень постарела за эти шесть лет. Ее образ, хранившийся в памяти Эви все эти годы, совсем не совпадал с реальностью. Эти пряди седых волос, морщинки вокруг глаз, огрубевшая кожа, красные глаза…

Конечно, матери было уже почти тридцать шесть, а не тридцать, сколько ей было до похищения Эви. И она все еще приходила в себя после драки с этим парнем, адвокатом Кейвом (и, по словам медсестер, после еще какой-то автомобильной аварии и драки).

Но она выглядела гораздо старше своего возраста. Эви полагала, что причиной тому является все то время, проведенное в беспокойстве за жизнь и судьбу дочери. Время, проведенное на такой работе, при которой ей постоянно приходилось сталкиваться со страшной участью других девушек и с ужасом думать о том, что эта участь могла постигнуть и ее собственную дочь. Удивительно, что она не выглядела еще хуже.

Она задавалась вопросом, почему маме так сложно начать разговор. Они уже говорили о том, что ей придется в подробностях рассказать детективам о событиях на Висте; о том, что ей придется ходить на терапию; о нескольких предстоящих операциях, чтобы возместить «внутренний» ущерб, нанесенный ей за все эти годы; о том, что родители развелись, папа женился на какой-то актрисе, и у него был маленький сын. Что-то еще?

– Дорогая, – начала мама, – врачи уже сегодня готовы выписать тебя. Я хочу обсудить с тобой дальнейшие планы.

– Хорошо.

– Мы с твоим отцом решили, что будет лучше, если ты пока будешь учиться дома. Так ты сможешь неспеша наверстать упущенное. А кроме того, мы не думаем, что должны вот так резко помещать тебя в школьную среду. Это может быть довольно тяжело, особенно...

– Особенно для ребенка, чье лицо засветилось во всех новостях в роли потенциальной жертвы голливудской секс-вечеринки. Я поняла, мама. Все верно.

– Ладно, – сказала мама, – с этим решено. Теперь поговорим об условиях жизни. Пока мы думаем, что большую часть времени ты будешь жить в моей квартире в Плайя-дель-Рей. Но также какое-то время ты сможешь проводить в доме своего отца в Брентвуде, чтобы обвыкнуться и там. А раз вопрос о школе сейчас перед нами не стоит, то это не должно вызвать никаких сложностей. Как тебе?

Однако правда была в том, что сама мысль о необходимости выйти за пределы этой палаты приводила ее в ужас. Мысль о школе и о том, что ей придется жить в разных местах, где, по ее мнению, ее совсем не ждали, было трудно переварить. Но это было бы неправильным ответом. Поэтому она дала правильный.

– Неплохо, – сказала она, старательно изображая вовлеченность.

* * *

У мамы в квартире пахло китайской едой. Это объяснялось тем, что она жила прямо над китайским ресторанчиком. Не то чтобы запах был неприятным, но он был очень сильным, и Эви решила, что она должна постараться привыкнуть к нему, иначе она возненавидит китайскую еду на всю оставшуюся жизнь.

На лице мамы застыло боязливое ожидание, и она поняла, что будет неуместно отпускать шутки насчет запаха. Поэтому Эви сделала вид, что не заметила его вовсе.

Экскурсия по квартире не заняла много времени: они обошли гостиную, кухню, обеденный уголок, ванную и две спальни.

– Уютненько, – ответила она на немой вопрос матери.

Мама громко рассмеялась. Это был ее первый настоящий смех после их встречи.

– Что? – спросила Эви.

– Ничего. Ты очень дипломатична. Ты могла бы стать отличным риелтором. Скажешь, понравились ли тебе простыни. Я затруднялась в выборе. Подумала, что пони с радугами – не вариант. Но, в конце концов, и Ренуар не писал акварели.

– Кто такой Ренуар? – спросила Эви.

– О, это такой художник.

– Это одна из тех вещей, о которой я могла бы узнать, учась на дому. Можно кое-что спросить у тебя?

– Конечно, – неуверенно ответила мама.

– Когда у тебя появилась эта квартира?

– В прошлом году.

– Но почему ты выбрала квартиру с двумя спальнями? Ведь вы с папой развелись.

– Это очень просто, милая. Одна спальня – для тебя.

* * *