След в след

Мурманские доносы были старые, и, как он думал, им дали ход совсем по другой причине. Перед войной он послал в Академию наук несколько работ, среди которых были проекты радарной установки и самонаводящейся ракеты. Несколько раз его вызывали для доклада то в одно министерство, то в другое, потом засекретили, но к работам не привлекали, наоборот, посадили. Больше этой темой он не занимался, в восьмидесятые же годы вдруг появилась статья, где он был назван одним из пионеров советского ракетостроения.

Его младший брат был моим отцом. Он начинал как ученый-генетик, учился у Кольцова, но потом стал журналистом и уже корреспондентом «Правды» участвовал в тридцать седьмом году в первом зимнем арктическом перелете вдоль всего побережья Ледовитого океана. После остановки на Чукотке они должны были лететь дальше, на всемирную выставку в Америку, в город Портленд. Они прошли почти весь маршрут, когда недалеко от Анадыря в воздухе у них сломался мотор. Сели чудом. Но отец считал настоящим чудом не посадку, а поломку мотора, так как, долети они до Портленда, их по возвращении расстреляли бы как американских шпионов.

В Мурманске, в начальной точке своего перелета, они были встречены как герои, все получили большие ордена, день за днем шли банкеты и чествования. Банкеты быстро приелись, идти надо было в надетых на голое тело кухлянках: в жарко натопленной зале сидеть в таком костюме – мука. Когда командир самолета, собираясь на очередной прием, не позвал отца, тот был только рад, но, когда его не взяли и на второй, и на третий, удивился, обиделся и потребовал объяснений. Командир молча указал на толстую пачку вскрытых писем, лежавшую у него на тумбочке, повернулся и вышел.

В пачке было около восьмидесяти адресованных отцу посланий: тридцать от брошенных детей, сорок от жен и девять от матерей (его газетный псевдоним был очень распространенной русской фамилией). Каждый из корреспондентов носил ту же фамилию, что и он, каждый верил, что он их отец, муж или сын, молил вернуться обратно и забыть все. Письмо одной из жен было так прекрасно, что отец потом до конца своих дней жалел, что к ней не поехал.

Когда экипаж возвратился с банкета, отец сказал им:

«Ну хорошо, вы могли поверить, что я бросил тридцать детей, сорок жен, но как я мог бросить девять матерей…»

Командир, раскачиваясь с пятки на носок, долго смотрел на него, удивляясь непонятливости, а потом произнес: «Достаточно и одной…»

После Арктики и ареста матери его перевели из Москвы и назначили спецкором «Правды» в Ростове-на-Дону. В райкоме партии дали человека, который должен был подыскать ему квартиру. В центре города, на улице Ленина, они вошли в большой угловой дом, поднялись на последний этаж и пошли вниз. Все квартиры после недавних арестов были опечатаны. Сопровождающий срывал пломбы, открывал дверь и спрашивал: «Эта?»

Отец, не заходя, говорил: «Нет».

Так они прошли весь дом и поехали в гостиницу.

На фронт отец пошел в июне сорок первого года добровольцем. После Арктики он был орденоносцем, единственным в полку, и ему было легче. Старшина, обучавший их, говаривал, что отец всем хорош как солдат, но у него есть два недостатка: высокий рост, поэтому он будет правофланговым и его первым убьют, и высшее образование – из-за него он много думает и, идя в строю, затягивает шаг. Тот же старшина, воевавший еще в четырнадцатом году, говорил, что интеллигенты быстро вшивеют, не вкладывая в это, впрочем, никакого второго смысла.

Биологией, и особенно генетикой, с которой начинал, отец продолжал интересоваться всю жизнь, одним из первых стал о ней писать. Среди главных своих открытий он числил «ген бердичевского еврея» – в Бердичеве наш род прожил несколько веков: наблюдая себя, своего брата и меня, отец признал за таковой рубашку, всегда торчащую сзади из брюк аккуратным треугольником.

Как-то, дело было уже в санаторном отделении психбольницы имени Кащенко, он на прогулке встретил человека в клетчатой байковой рубахе, которая прямо салютовала, откуда ее хозяин родом. Отец подошел к нему, спросил, но оказалось, что это американец, который ни слова не говорит по-русски. Медсестра сказала, что он приехал в Россию из Нью-Йорка на пушной аукцион, но ничего не купил, впал в депрессию и лег в больницу прийти в себя. Казалось, теория отца потерпела крах. Какова же была его радость, когда накануне выписки торговца выяснилось, что в 1903 году он в полугодовалом возрасте был вывезен родителями в Америку именно из Бердичева.

Во время своего арктического перелета на одной из стоянок отец поссорился с кем-то и, обидевшись, ушел в тундру. Была полярная ночь, началась метель, нашли его случайно. Ребенком он остался и сейчас, в свои нынешние семьдесят лет. Впрочем, он прав, когда говорит, что оправдал свою жизнь и расплатился за все еще на фронте в сорок третьем году.