След в след. Мне ли не пожалеть. До и во время

В том же полусне-полузабытьи она поняла, что он опять в ней, что он послушался и вернулся в нее, вошел в нее, и она, чтобы не выпустить его, чтобы он не подумал больше рождаться в этот страшный, жестокий, такой несправедливый мир, инстинктивно сжала ноги. Она чувствовала, как он всё растет, топчется, ворочается в ней, чувствовала, какой он большой и живой, какой он весь ее. А он всё рос и рос, и всё ему было мало места, и она всё уступала и уступала ему, всё ему поддавалась, пускала его всюду, куда он хотел, вся для него раскрывалась. И лишь сильнее сжимала ноги, чтобы только он не покинул ее, не ушел в эту жизнь. Она уговаривала, просила его не рождаться, так и остаться в ней, она плакала и объясняла ему, как жесток мир, зачем он ему нужен, разве в ней ему плохо, разве в ней нет для него места или мало тепла, ласки, нежности? Она гладила его, целовала, ласкала всей своей плотью, всей собой.

И он, уже зная, что она его мать, уже войдя, уже вернувшись в нее, тоже плакал и плакал, жаловался ей, говорил: “Мама, мама, зачем ты тогда меня родила, мама, мамочка, я не хочу из тебя выходить, я хочу остаться в тебе, не отпускай меня, не рождай. Мир зол и жесток; если бы ты знала, как мне было без тебя плохо; зачем ты меня родила?” Он говорил ей: “Мама, любимая, не прогоняй меня, ты моя, моя, ты снова со мной, я снова к тебе вернулся, мама, мама, как долго тебя не было”. А потом они оба понимали, что плохое кончилось, он снова и навсегда в ней, снова они – одно существо, не будет ни родов, ни расставания, и затихали.

В Сухуми прямо перед отплытием капитан постучал в дверь ее каюты, и когда она вышла, сказал, что, как только что ему стало известно из радиограммы, Новороссийский порт под строжайшим наблюдением, все суда обыскиваются от трюма до клотика, и этому ее грузину лучше в городе не показываться. Она поблагодарила его за помощь и предупреждение, передала для помогавшего им матроса красивый серебряный портсигар, после чего они с Кобой, побросав в баулы и чемоданы ее вещи, сошли на берег. То, что они смогут доплыть на пароходе лишь до Сухуми, в Петербурге, как я уже говорил, предусматривалось; и по плану должен был начать действовать второй, запасной вариант эвакуации Сталина из Грузии: по горным тропам через Большой Кавказский хребет и дальше в Нальчик.

В соответствии с рекомендацией центра, на площади у Сухумского морского вокзала они наняли изящную бело-розовую коляску – как сказал им кучер, единственную в городе на мягких дутых шинах, – и, играя молодую пару, проводящую на Кавказской Ривьере медовый месяц, поехали в абхазское село Лыхны. У Сталина там были свои люди, и он думал, что без труда найдет в Лыхны двух-трех надежных, хорошо знающих горы проводников.

Однако дело об ограблении тифлисского банка из-за связи с политикой быстро получило огласку, дошло до Петербурга, и по приказу оттуда, чтобы не выпустить боевиков из Грузии, одна за другой перекрывались горные тропы; поручено это было местным сванским и абхазским родам, и дабы поощрить их усердие, за каждого изловленного боевика была назначена немалая награда. Обычай мешал лыхновским знакомым Сталина идти против своих, и Сталин даже не стал их просить. С огромным трудом и за большие деньги они сумели сговориться лишь с пятнадцатилетним подростком-пастухом, но и тот, сразу обо всём догадавшись, долго колебался, решал, чтоˊ ему выгоднее – переправить их через горы или выдать. В конце концов, поскольку они предложили втрое против того, что давал русский царь, он согласился; однако де Сталь позже всегда была уверена, что именно хитрый пастушок, взяв задаток, потом специально вывел их на конный разъезд здешних милиционеров. Так или иначе, едва их остановили, он немедля исчез, и больше она его никогда не видела. На разъезд напоролись неожиданно – не спешно ехали на медленной скрипучей арбе, правил ею мальчик, а они со Сталиным, изображая молодоженов, вошли в роль и самозабвенно целовались.

Сталь этих горских стражей порядка всерьез не принимала: ее деньги, и в не меньшей степени ее манеры, обаяние сбивали с толку даже лучших полицейских-профессионалов; возможно, в других обстоятельствах они со Сталиным и вправду бы выпутались, но на сей раз карты легли так, что шансов не было. Человеком, который командовал отрядом, был Виссарион Игнаташвили. Он подъехал к арбе несколько раньше приотставшего отряда, сразу обоих узнал и, обращаясь только к Екатерине, с иронией сказал, что, как писал в письме, он рад ее прибытию в Грузию и ждет здесь со вчерашнего вечера, чтобы встретить и проводить в свое имение, которое отсюда всего в десяти верстах.