След в след. Мне ли не пожалеть. До и во время

Ученики же Федорова, пока он был жив и рядом, не были готовы ни на что самостоятельное, лишь соревновались в верности и обожании к учителю. Итог был печален: жизнь остановилась и революция началась в России почти на двадцать лет позже, чем должна была. Среди тех, кто ходил к мадам де Сталь, было несколько дальновидных людей, не хуже ее понимавших, что к чему; в их среде долго дебатировалась идея о необходимости пожертвовать жизнью Федорова ради интересов революции. Они считали, что если Федоров действительно верит в то, что проповедует, – он должен это принять и одобрить, понять, что сейчас именно он, Федоров, – главное препятствие в деле воскрешения человеческого рода. Был и человек, готовый взять умерщвление Федорова на себя: кажется, его самый старый, еще с тамбовских времен, ученик, в сущности, первый из пошедших за ним.

Трудно сказать, к счастью ли, но до крови дело так и не дошло: в конце 1903 года Сталь удалось уговорить Федорова уйти. По сговору с врачами поступили следующим образом: 28 декабря Федорова положили в Мариинскую больницу для бедных с диагнозом «двустороннее воспаление легких»; прежде де Сталь пять дней никого к нему не допускала, говоря, что Федоров тяжело болен, видеть его нельзя. Всё это время и она, и врачи ждали, когда в больничном морге окажется тело, которое можно будет выдать за труп Федорова. Наконец оно появилось, и врач Мариинской больницы Сергей Валентинович Алексеев, бывший студент Медико-хирургической академии и активный участник народнического кружка Зайончковского (де Сталь была с ним тесно связана с давних пор), сразу определил Федорова в специальную палату для умирающих. В тот же день, ближе к вечеру, Федоров был приведен к исповеди и причащен, а еще через два часа Алексеев и другой врач, со странной фамилией Скрипок, тоже народник, констатировали у Федорова смерть, наступившую в результате удушья.

Дальше Алексеев и Скрипок, положив тело Федорова на каталку, сами повезли его в больничный морг, стоящий на отшибе, саженях в двухстах от главного больничного корпуса. Здесь, на полпути между больницей и моргом, их ждала карета де Сталь, которой в целях конспирации правил не ее кучер, а вышеназванный ученик Федорова. Когда каталка поравнялась с каретой, Федоров без чьей-либо помощи перебрался в нее, и они с де Сталь тут же уехали. Этой же ночью она отправила его в Сосновый Яр, где для него у мельницы на берегу пруда недавно был выстроен специальный домик. Спустя два дня на кладбище Скорбященского монастыря при большом, несмотря на сильный мороз, стечении народа – популярность Федорова была весьма велика – состоялись похороны. В гроб вместо него был положен замерзший на улице известный московский юродивый по кличке Сашка. Очень на него похожий и внешне, и по жизни.

После “похорон” Федорова, когда камень послушания был снят с их душ, в среде его учеников началось брожение: каждый считал себя истинным последователем учителя, а прочих – еретиками, отступниками или, того хуже, изменниками. Во всех была бездна энергии и жизни, все суетились, спорили, боролись, не было ничего постоянного, и Сталь подчас трудно было понять, кто с кем и кто сегодня за кого. Шли бесконечные заговоры и интриги, однажды (похоже, они совсем потеряли разум) возникла даже целая серия дуэлей – вещь для революционеров, конечно, дикая. Сталь часто гадала, кто из них станет лидером, потому что они расходились дальше и дальше, и было ясно, что возникнет не одна, а несколько школ его учеников, – но всякий раз ошибалась.

Сначала она думала, что после ухода Федорова его дело возглавит Толстой: у него было множество собственных почитателей, авторитет в стране – огромен, он был готовый вождь, и, в сущности, ради того, чтобы расчистить ему место, де Сталь так настойчиво и устраняла Федорова. Однако, к ее удивлению, сразу же после федоровских похорон Толстой перестал посещать ее салон; сделано это было без объяснений, почти оскорбительно, и лишь позднее она узнала, что его привлекала сама личность Федорова, идеи же интересовали мало. Она тогда подумала, что для одного Толстого положение в гроб вместо Федорова Сашки-юродивого, наверное, не стало подменой.

Вслед за уходом Толстого ушли и его сторонники, ряды федоровцев поредели, – но это был не кризис, а очищение от людей случайных, непрочных и необязательных. И действительно, вскоре большинство учеников объединил вокруг себя поэт и философ Владимир Соловьев, тоже один из тех, кто первым пошел за Федоровым. Был он Федоровым и особенно любим. Вообще же человек он был странный, одинокий, и де Сталь не скоро научилась его понимать. Соловьев говорил, что:

•• катастрофа уже надвинулась на мир и совсем близка, время Апокалипсиса пришло, наступил век антихриста;

•• осуществление истины и справедливости во всей их полноте должно начаться немедленно;

•• исходной точкой человеческой истории был первородный грех; Страшный суд и победа над мировым злом будет ее концом;