Даже Христа, Сына Божьего, чистое добро, данное Господом людям во искупление их грехов, данное как прощение, как возможность очиститься и воскреснуть для жизни с Богом, – и Его сумели соединить со злом: сколько крови, сколько несправедливости творилось Его именем, сколько невинных погибло! Господь не питал иллюзий на сей счет. Он говорил, когда сошли воды:
“Не буду больше проклинать землю из-за человека, ибо помысел сердца человека зол с юности его”. То есть, что человек может исправиться, Он не верил. Живые твари, сумевшие сохранить свое естество, каким его сотворил Господь, ко времени потопа еще существовали, а чистого добра не осталось – всё оно было перемешано со злом».
«Но ведь Господь поклялся, что не будет напускать воды потопа на землю и губить живое, уже зная это, – сказал я. – Почему же сейчас Он нарушил слово?»
«Он ничего не нарушал, – возразил Ифраимов. – Этот потоп вообще не воля Господа, Он лишь снизошел к молитвам, которые много тысяч лет обращал к Нему людской род. Если до потопа человек, не ведая греха, легко творил зло, то после потопа, после Ноя он понял, как греховен, как далеко отошел от Бога; грех стал доставлять человеку немыслимые страдания, он был как короста – всё тонуло во зле. Да и тогда были те, кто умел найти путь к Богу, умел и среди всеобщего зла оставаться праведным – именно их молитвами чаша весов долго колебалась, иногда даже казалось, что их жизнью, их учением, их пророческим даром добро одержит верх, но потом люди окончательно отчаялись.
Когда-то человек думал, что может спастись, вернуться в Рай сам, без помощи Бога, вернуться, построив Вавилонскую башню, – теперь же он вспомнил, что создан по образу и подобию Господа и решил повторить Его в другом – призвать потоп и покончить со злом.
Мысль эта крепла, крепла в людях, и однажды пришло время, когда они уже не могли думать ни о чем ином. Это превратилось в манию. Они были уверены, что то, чего хотят, угодно Господу, и не скрывали, что их потоп будет жестче Богова; они знали, где корень зла. Корень был в них самих, был в каждой человеческой душе, и они стали молить Господа о смерти, молить, чтобы погибли все, весь их род, никто, будь он даже праведник из праведников, не должен был уцелеть. Революция и была началом потопа.
Потоп, – говорил Ифраимов, – вовсе не всегда связан с водой. В Торе даже сказано, что при Ное Господь наслал на землю потоп вод, сам же “потоп” в переводе с древнееврейского означает “смешение всего и вся”, то, что происходит во время лавины, селя. Огромная масса камней, песка, глины, земли вместе с той же водой по долине, будто по желобу, с ревом и грохотом несется с горы в низину. Всё, что попадается ей на дороге: дома, сады, люди, поля, которые они пахали, и скот, который они пасли, размолото и перемешано в кашу. Кто здесь жил и жил ли вообще кто-то? Всё занесено грязью: корни и связи между людьми и между вещами обрублены; откуда ты, где и когда рос – стерто, забыто, уравнено и концов не найдешь».
«Когда же это началось, – спросил я, – как давно это в нем появилось, что человек сам захотел своей смерти, решил, что со злом ему уже не справиться?»
«Ну, трудно сказать, – ответил Ифраимов, – даже, наверное, и нельзя точно; всё шло, вызревало медленно; лежал тут у нас один человек, правда, недолго, фамилия его Ильин, так тот говорил, что совпало это с приходом Христа; но я бы дату жестко ставить не стал, мне вообще кажется неправильным, что сегодня может быть одно, а завтра – совсем другое. Хотя, конечно, приход на землю Иисуса Христа – рубеж.
“Господь, – говорил Ильин, – тогда задумал спасти человеческий род, и послал на землю Его – второго Адама, дав знать людям, что грехи их прощены, искуплены, всё плохое забыто и жизнь может быть начата заново. На этот раз Господь не повторил ошибки: Христос был зачат на земле и, в отличие от Адама, здесь же, на земле, должен был прожить полную человеческую жизнь от рождения до смерти. Жизнь с младенчеством, детством и отрочеством. Однако, – говорил Ильин, – раньше, чем Христос, еще дитя, начал ходить, Его рождение странным образом перестало быть тайной, изменило мир. Изменилось и стало другим всё: и устройство жизни, и соразмерность, и соотношение ее частей, само ее здание, – изменилось даже то, что считалось в мире праведностью и грехом; да, праведность – всегда праведность, а грех – всегда грех, и все-таки в пространстве между ними нечто было нарушено, сдвинуто, искажено. Многие сбились, заблудились тогда, их спутала путеводная звезда, которая вела волхвов к Христу, и они потеряли дорогу; то, к чему стремились эти люди, испокон веку знавшие свой путь, знавшие, что силы их невелики, – разом рухнуло и уже не могло быть правильным на земле, во всяком случае, пока на ней был и по ней ходил Иисус Христос.