След в заброшенном доме

– Я провожу вас, Антонина, это действительно недалеко. Не возражайте, вам придется потерпеть мое присутствие. В следующий раз будете осмотрительнее.

Дорога оказалась ничуть не утомительной. Общаться с прекрасным полом не по работе, а просто так Ивану удавалось редко, и это уже казалось ему экзотикой. Они сбавили шаг. В окрестностях центрального парка горели несколько фонарей, освещали чугунную ограду, за которой густо росли тополя и липы.

В мутном свете очерчивался девичий профиль, поблескивали глаза. Страх еще не выветрился, она вздрагивала от каждого постороннего звука, испуганно косилась в темень подворотен.

Антонине было двадцать четыре года. До войны она училась в местном филиале Орловского архитектурного института, окончила три курса. В сорок первом заведение закрылось, студентам пообещали, что они смогут продолжить образование после победы. Антонине пришлось отправиться на курсы машинисток. Уезжать отсюда она не собиралась.

Георгий Иванович Шаталов был знаковой персоной в маленьком городе, где его все знали. Он много лет руководил ЦПКО, а это весьма беспокойное хозяйство.

В его доме постоянно собирались известные городские личности – военные, работники партхозактива, представители творческой и технической интеллигенции, директора заводов. Сейчас люди тоже приходили, но уже значительно реже. Иных уж нет, а те далече.

Супруга Георгия Ивановича скончалась в тридцать восьмом году. Он весьма болезненно переживал утрату, справился, но больше ни с кем романтических отношений не заводил.

Родители Антонины погибли годом позднее. Они возвращались из Орла на служебной «эмке» – отец девушки руководил местной типографией – и не поделили дорогу с трактором, выезжающим на шоссе.

Дядя Жора предложил ей переехать к нему, а квартиру сдать в аренду. Антонина согласилась.

– Никто не знал тогда, что начнется война и все станет так ужасно, – тихо проговорила девушка. – Мы едва оправились от наших бед, а тут такое. Фашисты не дошли до Свирова и теперь уж точно не дойдут. Ведь правда же, Иван Сергеевич?

– Это даже не обсуждается, Антонина.

Иван машинально отметил еще одну вещь. Она ни словом не обмолвилась о посадочных кампаниях тридцатых годов, которые, конечно же, коснулись местных военных, партийных деятелей, руководителей предприятий, а также половины советской интеллигенции. В общем-то, это было нормально. О репрессиях все знали, но никто не говорил.

В подворотне мяукнула кошка, мелькнуло шустрое тельце, загремел мусорный бак. Девушка ойкнула, машинально прижалась к спутнику. Это было приятно Ивану. Впрочем, он тоже вздрогнул от пронзительного кошачьего вопля.

– Сегодня все не слава богу, – сказала Антонина. – Сердце чуть не выскочило. Вы не подумайте, такое и раньше случалось. Мне часто приходится задерживаться. Но как-то пробегала, не происходило ничего страшного, хотя истории рассказывают завораживающие.

– Да, остаточные явления преступности в нашей стране – это очень завораживает, – согласился Осокин. – Согласен провожать вас каждый день, Антонина, но, увы, характер службы не всегда это позволяет. Так что в следующий раз хорошо подумайте, прежде чем пуститься в рискованное предприятие. Ночуйте на работе. Там ведь есть телефон, чтобы предупредить дядю, да?

– Можно подумать, вы сами не знаете, как это происходит. Полагаешься на авось, ведь тут всего четыре квартала. Очень хочется поскорее попасть домой, зарыться в постель, сделать конвертик из одеяла. Вы местный, Иван, из Свирова? Ой, простите, я, наверное, прикоснулась к запретной теме. А мы скоро придем.

Чем ближе они подходили к дому, тем короче делали шаг. Инициатором этого торможения был вовсе не Осокин. Девушка рассказывала ему о своих подругах, работающих за соседними столами, о майоре Шинкареве, грузном, добродушном и беззлобном, в отличие от его непосредственного начальника товарища Вишневского, которого боится вся комендатура за тяжелый нрав.

– Вот и пришли, товарищ капитан, – сказала девушка и с сожалением вздохнула.

Хотя это могло только показаться Ивану.

Они стояли на улице Писарева, во дворе добротного трехэтажного дома. Во внутренний двор вела черная подворотня. Здание утопало в зелени тополей и кленов.

Квартал был густонаселенный. Практически рядом, через дорогу, находился вход в центральный парк, венчаемый подкрашенной каменной аркой.

– И здесь подворотня? – Осокин хмыкнул. – Пойдемте, Тоня, доведу вас до подъезда.

– Нет, на этот раз никаких подворотен, – возразила девушка. – Дядина квартира сбоку, на первом этаже. У нее отдельный вход. Дядя Жора получил ее десять лет назад. Он человек уважаемый, большой начальник.

Иван не понял, была ли ирония в ее словах. Но отвечать за солидное парковое хозяйство – занятие, вестимо, хлопотное.

В торцевой части здания имелось крыльцо с колоннами, серьезная дубовая дверь. В окнах слева и справа горел свет за шторами. Крыльцо отчасти освещалось.

– Неплохо, – оценил Осокин.

Девушка поколебалась и спросила:

– Не хотите зайти? Дядя Жора будет рад.