Следопыт или На берегах Онтарио

Твердый тон девушки поразил Следопыта, а старание Мэйбл держаться спокойно и стойко в какой-то мере, быть может обмануло его. Во всяком случае; он почел дальнейшие объяснения излишними, спустился вниз и стал отпирать засовы. Эту сложную процедуру он проделал со всегдашней своей осторожностью, но едва только высвободил массивную дверь, как почувствовал, что кто-то с силой на нее напирает, и чуть было вновь ее не захлопнул. Однако, заглянув в щель и поняв причину, рванул дверь к себе, и прислоненное к ней бесчувственное тело сержанта Дунхема рухнуло на порог блок-пауза. Следопыт в один миг втащил его в помещение и задвинул засовы. После чего они с Мэйбл могли беспрепятственно подать помощь раненому.

На протяжении всей этой тяжелой сцены Мэйбл проявляла ту силу духа и неистощимую энергию, на какую способны женщины в минуты сильных потрясений. Она принесла свечу, смочила водой запекшиеся губы отца, помогла Следопыту приготовить ему ложе из соломы и смастерила из тряпья подушку. И все это деловито, без лишних слов, не пролив ни единой слезы, пока отец, придя в себя, еле слышным голосом не стал благословлять ее за нежность и заботу. Однако Мэйбл не представляла себе, насколько серьезно положение отца. Следопыт тем временем обследовал раненого и обнаружил, что пуля прошла навылет; хорошо знакомый с такими ранениями, он понял, что сержант едва ли выживет.

Глава XXIV

Тебе — вся нежность слез моих.

Кровь пролил бы до капли я,

Когда бы стала хоть на миг

Спокойной ты, любовь моя.

Мур. «Лалла Рук»

С той минуты, как внесли свечу, сержант Дунхем не спускал глаз со своей красавицы дочери, следя за каждым ее движением. Потом он поглядев на дверь, проверяя, достаточно ли она прочна (без носилок нельзя было перенести раненого наверх, и его оставили в нижнем помещении), и снова устремил взгляд на личико Мэйбл. Когда жизнь быстро угасает, с новой силой вспыхивают земные привязанности, и те, кого мы должны потерять навеки, становятся нам особенно дороги.

— Слава богу, дитя мое, хоть ты избежала их смертоносных пуль! — воскликнул сержант; он говорил без труда и, как видно, не испытывал при этом боли. — Расскажи, Следопыт, как приключилась эта беда.

— Эх, сержант! Это ты правильно сказал, что беда. Что нас предали и донесли неприятелю, где находится пост, так же верно, мне думается, как то, что блокгауз пока наш. Но…

— Майор Дункан был прав, — прервал его Дунхем, положив руку на плечо Следопыту.

— Только не в том смысле, в каком ты думаешь, сержант, только не в том смысле. Нет, нет. По крайней мере я так считаю. Я знаю, природа слаба — человеческая природа, я имею в виду, — и что какой бы у нас ни был цвет кожи, красный ли, белый, негоже хвалиться своими достоинствами, но готов руку дать на отсечение, что на всей границе нет и не было парня честнее и благороднее Джаспера Уэстерна, — Да благословит вас за это бог. Следопыт! — вырвалось у Мэйбл, и от полноты чувств слезы хлынули у нее из глаз. — Да благословит вас бог! Честный обязан заступаться за честного, храбрый — никогда не покидать храброго.

Сержант с тревогой смотрел на дочь, пока та не закрыла лицо передником, чтобы скрыть свои слезы, потом вопросительно взглянул на проводника. Но мужественные черты Следопыта выражали лишь обычную искренность, прямоту и честность, и сержант знаком велел ему продолжать.

— Ты помнишь место, где я и Змей расстались с тобой, сержант, — продолжал Следопыт, — о том, что было раньше, нечего говорить. Поздно теперь раскаиваться, что сделано, то сделано; но, думаю, останься я с лодками, всего этого не произошло бы! Хороших проводников много, почему им не быть, но ведь природа одаривает не каждого, гак что среди хороших должны быть и лучшие. Бедный Джильберт, который меня заменил, надо думать, дорого поплатился за свою ошибку.

— Он был убит наповал, — упавшим голосом ответил сержант. — Все мы поплатились за свои ошибки!

— Нет, нет, сержант, это тебе не в укор сказано, никто лучше тебя не смог бы командовать вылазкой. Лихо вы их окружили! А как ты повел свою шлюпку прямо на их гаубицу, — самому Лунди не грех бы у тебя поучиться.

Глаза сержанта засияли, и на лице его даже появилось выражение победного торжества. Правда, торжество это было в меру одержанной им скромной победы.

— Да, это было неплохо сделано, друг мой, — согласился он, — мы штурмом взяли их носовой бруствер.