Следствие не закончено

— Лизетта!.. Это же нелепо! — подал наконец встречную реплику Средневолжский. Когда Кондрат Михайлович волновался, его речь начинала звучать ритмично и пафосно.

— Не смейте называть меня Лизеттой!

Дальнейшему развитию этого глубоко драматичного монолога помешало появление на сцене вихрастого, густо присыпанного веснушками паренька: это был известный всей слободе забияка и к тому же сын Анны Петровны Захаровой Серёнька-шпынь.

— Вот, дяденька, читай скорея! Маманька велела передать тебе в собственные руки, — единым духом выпалил посланец и, очевидно ища выход переполнявшим его чувствам, ткнул пальцем в пузо флегматично разлегшегося на коврике кота.

— Маманька?.. В собственные руки?.. Все понятно, — скорбно прошелестела Елизавета Федоровна.

— Что вам понятно, а, Елизавета?! — неожиданно загремел актер, сделав предварительно безуспешную попытку вскочить с кресла. — Вы, женщины, способны опорочить все, святой порыв души представить как измену!.. Читайте!

Кондрат Михайлович швырнул на стол записку и, страдальчески перекосив лицо, уперся руками в ноющую поясницу.

— Проклятие тебе, о немощное естество!

И хотя Елизавета Федоровна даже глазом не повела на записку (потом прочла), женщине стало ясно, что ее подозрение неуместно.

В результате принятых мер и в этот день бригада Захаровой приступила к работе в полном составе, хотя и с некоторым опозданием.

Однако кладка кирпича шла еще медленнее.

Уже по-дневному начало припекать светило, когда на пустыре появилась еще одна личность — повышенной упитанности мужчина лет сорока, одетый в просторный парусиновый костюм и апостольские босоножки. Это был заведующий отделом коммунальных предприятий при горсовете Антон Антонович Повидло. Как и подобает человеку, находящемуся в отпуску, Антон Антонович каждое утро ходил на речку, делал там на песчаной отмели рекомендованные ему врачами гимнастические упражнения, окунаясь, гоготал, как целое стадо гусей, а затем неспешно возвращался домой.

Сегодня около строительства бани Повидло задержался. Некоторое время он молча наблюдал за работой, затем перекинул с одного плеча на другое мохнатое полотенце и произнес, иронически сощурившись:

— «Беда, коль пироги берется печь сапожник». Бессмертные слова!

— Вот и главное! Да разве стариковское это дело — с кирпичами барахтаться, — поддакнула Антону Антоновичу пожилая, язвительного вида женщина с корзинкой, из которой удивленно тянул голову гусь.

— А кроме того, в таком кустарничестве я лично не вижу никакой необходимости. — Повидло недоуменно повел плечами и повернулся к стоявшим в нескольких шагах от него любопытствующим женщинам. — Могу вас информировать, что каждое коммунальное строительство включено в общегородской план и в силу этого должно быть обеспечено как материалами, так и…

— Молчал бы уж лучше! — насмешливо крикнула Антону Антоновичу услышавшая его слова Захарова. — Только и знают, что языком болтать!

Женщины засмеялись. А одна — глазастая и черноволосая молодайка — сказала:

— Такие юристы работать не любят, перезрелые!

— Ясно. Он на готовенькое придет, свою тыкву попарить! — добавила пожилая женщина с гусем.

— Хо-хо! — обрадованно гоготнул сидевший в тени вяза дюжий, круглолицый парень в синей майке, туго обтягивавшей его широченную грудь.

И даже гусь вытянул в сторону Повидло голову на длинной шее и заорал непонятно, но тоже как будто насмешливо.

У Антона Антоновича от гнева и обиды даже испарина на гладком лбу выступила, и, не сдержавшись, он закричал на женщин, как частенько кричал у себя в учреждении, тонким начальническим голосом:

— Стыдно вам! Да я, хотите знать, три года трудился, как лошадь, без отпуска!

Но недаром говорит восточная мудрость: как ни трудно переплюнуть верблюда, еще труднее переспорить женщину.

— Эка невидаль — лошадь! А ты попробуй потрудиться не как мерин, а как человек! — уже с явной издевкой сказала молодайка.

— Ох-хо-хо! — Парень в синей майке давно так не веселился: «Вот взяли бабы в оборот начальника!»

— Сами-то хороши! — совсем уж неумно огрызнулся Повидло.

— Ничего, муж не жалуется, а если такому, как ты, не приглянулась — убытка нет, — ответила молодайка и решительно направилась к Кондрату Средневолжскому, который, неловко действуя лопатой, перемешивал в лотке раствор. Подошла, потуже стянула косынкой пышные волосы и сказала ласково:

— А ну, папаша, разрешите-ка мне часик покухарничать. А вы пока посидите в холодке, покурите. Устал, видать?

Средневолжский распрямил свою длинную фигуру в несколько приемов, как складной аршин.

— Годы сгибают нас, а не усталость, дочка! Вот не поверите, а ведь еще в девятьсот двадцать шестом году Раису Званцеву носил я на руках, по роли — Дездемону. А весила премьерша полных пять пудов!

— Ничего, вы и сейчас еще мужчина самостоятельный, — утешила актера молодайка.