Следствие не закончено

Настю нельзя было назвать красавицей: круглое лицо, веснушки, и нос вздернут больше, чем допустимо для красивого лица. Но стоит Насте улыбнуться — и желтоватой кипенью блеснут подковки зубов, словно выточенные из слоновой кости, переливчатыми становятся под густыми козырьками ресниц глаза, а на смуглых щеках заиграют притягательные ямочки.

Смотрел бы да смотрел!

А по-настоящему красивыми в Новожиловке считались сестры Любовь и Надежда Шураковы, и парни обычно подолгу разговаривали около их избы. Разговаривали больше о войне, но девушкам все равно было лестно. А сейчас под окном Насти парни завели длинный разговор о ее брате.

— Ведь мы с Серегой чивилихинским в одногод семилетку кончали, а? — недоумевал гармонист Костюнька Овчинников, то и дело поправляя сползавший с плеча ремень гармоники.

— Да, был Серега, а стал полный Сергей Ефимович, — не без зависти сказал другой парень, сдвигая на затылок шляпу. — Ведь думали и мы с Игнашкой Седых добровольно на фронт податься, уж заявление сложили, так нет, мать сбила: «А то, говорит, без вас там войска не хватит».

— Молчи уж, — насмешливо протянул Овчинников. — Вам с Игнашкой самое большое на двоих одну медаль выписали бы, да и то… Вон Егор Головин — не вам чета! — а вместо награды схватил пулю.

— Да, Егора жалко, — поддакнули Костюньке. — И поранило его не ко времени, и… Настасья-то теперь, пожалуй, подумает.

— Очень просто.

Проходящая мимо соседка Чивилихиных Анна Ложкина замедлила шаги, прислушалась. И хотя торопилась в магазин, зашла к Насте сообщить об услышанном. От себя добавила:

— Теперь все парни о брате говорят, а сестру в уме держат. Хоть кому.

— Радость какая! — сказала Настя.

— Вот именно… В город поедешь?

— Чего я там не видала? — Настя недоуменно взглянула в лицо соседки, выражавшее простодушное любопытство.

— К брату!.. Он теперь небось с лейтенантами дружит.

— Ну и что?

— О!.. О!.. Сестра ты Сергею Ефимовичу или нет?

Настя ничего не ответила. С сердцем шуганула кошку.

— Ефиму Григорьевичу-то радость какая, — сокрушенно вздохнула Анна. — Прямо не знает человек, куда податься.

Пришла еще одна женщина, с другой окраины села, — Василиса Бунцова. С деланным сочувствием сообщила, что Ефим Григорьевич сказал председателю, что и ему награду должны дать. И хотя фразу эту сказал не Ефим Григорьевич, а муж Василисы, но Настя этого не знала. Девушке стало стыдно за отца, и она сказала:

— А вы бы, Василиса Никоновна, эти слова не повторяли. В шутку ведь такое говорится.

Под окном рассыпчатым перебором зазвучала гармонь.

— Вызывают! — кивнула на окно Василиса и добавила: — Шураковские-то девки небось злятся. Теперь им до тебя далеко.

— А куда я переехала?

Потом пришли две сестры Шураковы — Любовь и Надежда. Совсем не похожие одна на другую, обе красивые. Расцеловались с Настей, похвалили кофточку и «между прочим» рассказали, что «Ефим Григорьевич чуть было не подрался с Егором Головиным». Передали шепотком Насте и последнюю фразу Егора «сама придет», от себя добавив только три словечка: «Не таких видали!»

— Долго ждать придется, — равнодушно сказала Настя и вышла из избы.

— Как воображают о себе люди! — вздохнула вслед Насте Василиса Бунцова, женщина сырая, неудачливая, скучно прожившая жизнь.

Настя вышла в полумрак крытого двора. От сенника к ней метнулась легкая девичья фигура. Настя присмотрелась, спросила удивленно:

— Клаша, ты?

— Я, Настасья Ефимовна.

— Чего же в избу-то не заходишь?

— Да у тебя небось бабы?

— Ну-к что ж.

Тут только Настя заметила не просохшие от слез глаза подруги, подрагивающий подбородок.

— Ты что, Клаша, не в себе будто?

У Клаши вновь покатились слезы. Она сказала, стараясь не расплакаться сильнее:

— Сергея Ефимовича-то наградили как. О господи! — неожиданно припала к Насте, уткнулась лицом в ее плечо.

Настя не сразу нашлась что сказать. Бережно обняла подругу. Некоторое время девушки постояли молча. Потом Настя зябко повела плечами, спросила:

— Писал он тебе?

— Давно. В последний раз махонькое письмецо прислал. А теперь и вовсе не напишет.

Клавдия отстранилась от Насти, утерла глаза концом пухового платка, как-то по-старушечьи горестно покивала головой и вдруг зашептала торопливо и испуганно, оглядываясь то на сени, то на ворота:

— Не к добру, видно, я во сне телка вашего видела. Будто подошел к окну и стекло лижет, а язык белый-белый, как холстина. Потом глянул на меня, реванул да как побежит!.. Я за ним, а он от меня. И к лесу…

— Суеверные глупости! — строго сказала Настя. — Вернется Сергей Ефимович и опять с тобой гулять будет. Даже смешно.

— Кабы так.

Клавдия настороженно перевела дыхание. Потом взглянула на Настю по-иному, с простодушной хитрецой.

— Говорят, Егор Васильевич к вам сегодня приходил?

— Был, наверное, раз люди видели.

— Удивление. Чего ж это он?

— А кто его знает. — Настя безразлично отвела взгляд. Увидела лежавшее у крыльца полено, подняла и отбросила в сторонку.

— Разговору-то не было? — уже с явным любопытством спросила Клавдия.

— О чем?

— С Ефимом Григорьевичем. И вообще…