Следствие не закончено

— Очень просто: раз вчера ты теленка поднял, сегодня обязательно осилишь. И так далее, по текущим дням.

— Я вам к чему эту басню рассказал, товарищи? — возвысил голос Коржев. — Каждый человек может ежедневной тренировкой развить в себе и силу, и ловкость, и сноровку! Да, да, ко всему можно себя приучать — и к холоду, и к ходьбе, и к преодолению любых трудностей. Вот товарищ Головин и комсомольцы ваши верно это поняли. Начали с малого — с лыжных прогулок да охоты на волков, а придут к большому — передовыми будут и в труде и в бою. К примеру — слышали ведь вы про ворошиловских всадников?

— Слыхали, как же.

— Донские казаки — они потомственные кавалеристы, — не без зависти сказал Костюнька.

— Правильно. — Коржев оглядел теснившихся у кошевки комсомольцев. — Казаки молодцы! А кто сказал, что наши ребята, сибиряки, хуже?.. Да ведь когда еще сибирские стрелки считались самыми лучшими в мире солдатами! Один известный немецкий генерал, да чуть ли не Гинденбург, так определил русскую пехоту: эти, говорит, люди страшнее всех созданных гением войны машин!

Речь секретаря райкома и особенно фраза, сказанная про сибиряков немецким генералом, пришлись по вкусу жителям сибирского села Новожиловки. Несколько пожилых колхозников окружили Максима Жерехова, шутили:

— Смотри, как ты, Максим Никанорович, тому Гинденбургу понравился. Выше всех машин вас обозначил.

— Ну так ведь не зря Брусилов пожаловал Максиму три георгиевских креста.

— И охота вам, граждане-товарищи, старое ворошить, — бормотал Жерехов, смущенный всеобщим вниманием. — Знаем мы этих немецких генералов, — говорят одно, а в уме держат другое. Мы, конечно, народ не злопамятный, но… уж если вторично германец против нас выступит, — скорого замирения пусть не ждут! Под расчет воевать будем.

— А и сердит же ты, Максим Никанорович, на немцев: двадцать пять лет прошло с той войны, а в тебе злость, видать, не остыла.

— Жалко, что тебя Гитлер не слышит, — благодушно шутили колхозники.

Лишь старик Кирьянов, сам участник русско-германской войны тысяча девятьсот четырнадцатого года, смотрел на Жерехова серьезно и слушал его с одобрением. Басил про себя:

— Верно говорит Максим Никанорович, уж кто-кто, а наш брат — старый солдат — немецких генералов знает…

22

Настя проснулась в этот день, по обыкновению, когда еще и не рассвело как следует.

Она широко раскрыла, затем вновь зажмурила глаза, потягиваясь, выгнула под одеялом свое сильное, молодое тело. Потом, вспомнив про вчерашнее, приподнялась на топчане. Прислушалась: из-за занавески доносился дружный храп братьев Ложкиных.

Двигаясь осторожно и бесшумно, девушка быстренько оделась и, не переплетая косы, выскользнула из своего угла.

Братья спали на нарах, укрывшись одним тулупом. Из сеней до Насти донеслось нетерпеливое повизгивание ожидающих корма лаек.

Настя на цыпочках прошла по избе. Задержалась, увидав лежавшую посреди стола нарядную коробку конфет, перевязанную розовой ленточкой. Она сразу догадалась, что конфеты принес Борис Иванович и предназначены они для нее. Насте захотелось взять коробку в руки, полюбоваться на картинку. Она даже подошла к столу, но кто-то из братьев шевельнулся, забормотал во сне, и девушка поспешно отдернула руку. Стараясь не скрипнуть, она осторожно приоткрыла дверь и выскользнула в сени, где к ней с радостным визгом кинулись лайки. Настя приласкала собак, особенно выделяя свою любимицу Милку — лайку, такую же белоснежную, как у Егора.

— Эка, наголодались как за ночь, озорные. Да не скачи ты, Горлан, по-дурному! А вы чего здесь забыли?

Две лайки, фырча и принюхиваясь, рылись в ворохе заготовленного для растопки хвороста. Настя подошла, приподняла хворост и увидела там вещевой мешок Бориса Ивановича. Сначала удивилась: «Чего он тут захоронил свое имущество?», — но когда девушка обнаружила, что мешок доверху набит шкурками битой белки, она сразу все поняла.

— Ну ясно, жулик!.. Вот ведь беда-то какая, — испуганно прошептала Настя и поспешно засунула мешок опять под хворост. А наседавших собак прогнала на улицу. От возбуждения Насте стало жарко в холодных сенях. Она долго стояла у двери, порываясь и никак не решаясь вернуться в избу.

От скрипа двери проснулся Кирилл. Он звучно зевнул, втянул под тулуп босые ноги, приподнял с подушки всклоченную голову. Увидав, что Настя поспешно натягивает дубленку, спросил:

— Не по воду собралась, часом, дочка?.. Не утруждайся, сейчас встану, сам принесу.

— Вода есть, Кирилл Иванович, полная бадейка, — не решаясь взглянуть на бригадира, сказала Настя. — В деревню бежать я надумала. Отец всю ночь снился, к чему бы?

— К хорошему сон. — Кирилл зевнул еще раз, крепко растер ладонью затекшую потылицу. — Родитель он тебе, потому и снился. Наших увидишь — Алексея Кирьянова либо Семена, — прикажи, чтобы вертались до свету.

— Скажу.

Кирилл Иванович неторопливо поднялся с нар, сунул ноги в валенки, выглянул в окно и стал будить брата.

— Позавтракать чего прикажете собрать? — спросила Настя, еще не зная, что ей предпринять.

— Сами соберем, Настасьюшка, было бы чего. А ты, раз надумала, иди.