Следствие по-русски-2

— Если б только я, — вздохнул иерей. — Телевизор да радио помогают. В какое время ни включи: политика — секс, политика — секс, вот и все, что там можно услышать. Я-то, что могу — делаю, но в наше время для нормального воспитания мало в деревню уехать, для этого нужно отшельником стать… Вы готовы? Автобус скоро отходит, мы можем опоздать.

Вопрос был обращен укладывающим чемоданы женщинам.

— Это вам достаточно в дипломат пару рубашек бросить, — парировала Алена. — А нам на сборы куда больше времени требуется. Все же целый месяц, да еще на юге — это требует определенного подхода…

— Вот это-то меня и настораживает, — шутливо нахмурился я.

— А чтобы подобные мысли тебя не тревожили, — улыбнулась мне жена, — я составила для тебя небольшой список работ по дому. За работой месяц пролетит — оглянуться не успеешь.

Она легко коснулась губами моей щеки, одновременно впихивая в руку два тетрадных листа, исписанных красивым убористым почерком.

— Небольшой?! — возмутился я, пробегая глазами по строчкам. — Да на одну ограду уйдет не меньше недели! А замена пола в бане?! А утепление чердака?! А… Это что — трудотерапия? Слышал, батюшка?! Вот это и называется: эксплуатация женщиной человека!.. Жены — на юг, мужья — за работу… Этого нет даже в самых абсурдных анекдотах!.. «Жена неожиданно возвращается с юга, а муж дома один и чинит ограду…» Где справедливость?!

— Дядя Коля, хочешь, я с вами останусь? — спросила Наташа. — Чтоб вам не скучно было?

— Нет уж, — быстро отреагировал я. — Лучше я буду чинить ограду… А вы ведь и впрямь имеете шанс опоздать: до отбытия автобуса в райцентр осталось пятнадцать минут.

— Мы готовы, — сказала Лена, закрывая чемодан. — Вроде ничего не забыли… Ну что, в путь?

К нетерпеливо урчащему автобусу мы успели за считанные секунды до отправления.

— Я буду скучать без тебя, — шепнула мне Лена, целуя на прощание. — Жаль, что вы не можете поехать с нами. Время пролетит быстро, но я все равно буду скучать. А потом я вернусь красивая, загорелая, истосковавшаяся, и… И мы уже не будем скучать…

— Только этим себя и утешаю, — улыбнулся я. — Беги, а то автобус уедет без тебя и нам вообще не придется скучать. Я люблю тебя.

— А я — тебя, — она вошла в салон и помахала рукой на прощание. — До встречи!

Двери закрылись, и, поднимая клубы густой дорожной пыли, автобус исчез за поворотом узкой поселковой дороги.

— Только мучает меня нехорошее предчувствие, что скучать-то мне как раз и не придется, — проворчал я, поворачиваясь к сидевшему за рулем машины Разумовскому. — Ну, разлучник, жены ты меня лишил на целый месяц. А теперь попытайся объяснить, зачем ты это сделал.

Не надо было быть тонким психологом, чтобы понять, что священник чем-то сильно расстроен. С той самой минуты, как он приехал к нам, с его лица не сходило отрешенно-мрачное выражение. На мои вопросы он отвечал невпопад, витая мыслями где-то далеко от окружающей его реальности.

В таком состоянии я видел его впервые. Даже в те времена, когда я еще работал в уголовном розыске и настырный батюшка в качестве «общественной нагрузки» мучил меня криминальными проблемами своих прихожан, он был куда более собран и напорист.

То, что священник находится в шоке, я понял еще вчера, во время нашего с ним телефонного разговора. И именно вчера интуиция, еще не успевшая задремать после моей отставки из угро, шепнула мне: «Как ты относишься к неприятностям? Впрочем, это неважно — они уже начинаются».

И зная батюшку, я подозревал, что одними неприятностями мы не обойдемся. Иначе чего ради иерею потребовалось срочно отправлять наших жен подальше от дома, залегендировав их отъезд невразумительными пояснениями о «пропадающих путевках в пансионат отдыха на берегу Черного моря»? В наше время такие путевки не могут пропадать, а уж тем более не могут они стоить так дешево, как предложил их нам Разумовский. В отличие от обрадованных такой возможностью девушек, я это понимал хорошо… Нет, если бы я ехал вместе с ними, то тоже с удовольствием принимал бы желаемое за действительное, но так как я оставался… Да и рефлекс, выработанный у меня иереем, безошибочно указывал на стереотипное начало надвигающихся проблем.

Дело в том, что бывший офицер спецназа, а впоследствии и уголовного розыска, Разумовский, приняв рукоположение, свое призвание «духовного поводыря» трактовал непозволительно вольно для священнослужителя православной церкви, так и не сумев искоренить в своей душе нетерпимость к людской жадности и подлости. Тридцатитрехлетний священник относился к той категории мужчин, у которых призвание оберегать и защищать существовало на «генном уровне»…

Может быть, это и хорошо, но беда заключалась в том, что защищал и оберегал своих прихожан он отнюдь не теми способами и средствами, которые находились в арсенале священнослужителей, а переносил их в настоящее из своего «спецназо-розыскного» прошлого. Но так как испокон веку одному в поле быть воином сложно, то я состоял при нем в роли недобровольного Алеши Поповича.