Слепень

И так далее, до дурной бесконечности…

Сейчас, в конце декабря сорок первого года, после того, как немцев отогнали от Москвы на двести километров, генерал ГРУ Н. Н. Николаев перечитывал в своем кабинете те сов. секретные июньские документы и думал: ну а могло ли тогда, в том злом июне, все сложиться иначе?

Были, конечно, и очаги героического, яростного сопротивления, но именно что – лишь отдельные очаги. Весь отборный первый эшелон наших войск, десятки армий, сотни дивизий, десятки тысяч танков и самолетов, больше ста тысяч орудий – все это тогда за считаные дни сгинуло в никуда, точно приземлились какие-то инопланетяне и унесли все это с собой. Ничего не дали расстрелы генералов и офицеров – от Павлова[15] до начальника минского военторга (вот уж истинный виновник всего!), – даже этим нельзя было сильнее запугать уже запуганную за десять последних лет страну.

И пресловутый фактор внезапности

едва ли полностью все объяснял, ведь потом последовали Смоленский котел, уже в августе, Вяземский и Киевский – в сентябре и октябре, – какая уж тут внезапность? Нет, тогда, в июне (как потом и в августе, и в сентябре, и в октябре), и не могло по-другому произойти. Ибо запуганный человек чувствует себя рабом, а рабы – они если и выигрывают битвы, то разве что против своих хозяев.

Вот после того, как люди почувствовали, что судьба страны решается не богом из Кремля, а здесь, каждым из них, в каждом окопе, а германский фюрер несет рабство еще более тяжелое и унизительное, – вот тогда и случилась победа недавняя. И будут, будут другие победы, теперь уже их не может не быть! И окончательная победа будет за нами – не потому, что так сказал в своем выступлении по радио кремлевский небожитель, а потому, что недавние рабы уже начали распрямлять спины…

Н. Н. Николаев убрал папки с этими, хоть и с грифом «Сов. секретно», но уже не имевшими никакого значения документами о том позорном разгроме, и достал из сейфа другую, по-настоящему секретную папку. Здесь были расшифровки отчетов, присланных разведчиками.

Увы, отчетов этих было крайне мало, и далеко не все были на сто процентов достоверными. Генерал Н. Н. Николаев едва не выругался вслух, вспомнив о том, как в 37-м, при наркоме Ежове, зачем-то погубили почти всю разведку Коминтерна. Хорошо внедренных, с большим опытом разведчиков вызывали в Москву и здесь ставили к стенке. Один Рамзай[16] остался в живых, да и то лишь потому, что сделал вид, будто не получил вызов. Ну еще группа, которую, как он знал, в СС называли «Rote Kapelle»,[17] – но эта группа уже находилась «под колпаком» у немцев, и жить ей оставалось, по всему, недолго.

Те, чьи отчеты он сейчас перечитывал, были, конечно, людьми исключительной храбрости, но опыта у них пока было маловато, еще толком не наладили хорошие агентурные связи, близко не стояли к каким-нибудь тамошним

верхам, и оттого их сведения были не столь уж большой важности. Н. Н. Николаев их нисколько за это не винил, ведь настоящий разведчик вызревает годами, когда-нибудь шаг за шагом и они продвинутся повыше, но то произойдет, конечно, нескоро…

Не лучшим образом обстояли дела и с ближней, тактической разведкой, работавшей на оккупированной территории СССР. Едва ли не девятеро из десяти засланных туда разведчиков либо сразу проваливались, либо тут же начинали работать под контролем абвера.

Немецкие разведчики, заброшенные сюда, проваливались гораздо реже – и вовсе не потому, что у них в абвере служили спецы намного лучшие, чем здесь, в ГРУ; в отделе у Н. Н. Николаева тоже работали истинные знатоки разведывательного дела, имевшие огромный опыт. Просто немцам было из кого выбирать людей для заброски – вон, у них по лагерям для военнопленных сидят миллионы наших, довольно многие соглашаются служить новым хозяевам, русскому языку и обычаям их обучать не надо, и связи имеются по всей стране, а у нас многие месяцы уходят на обучение каждого.

Вчера ему, Н. Н. Николаеву, представили пятерых, приготовленных к заброске, – так он всех пятерых вынужден был забраковать. Один по-немецки говорит с калужским акцентом; другой попросту глуповат, что он, Н. Н. Николаев умел выявлять сразу и безошибочно; третий, как он выяснил, прежде был стукачом, а человек, привыкший предавать, не остановится и перед новым предательством; четвертый в фашистской демагогии не силен, все норовит перескочить на нашу, отечественную, сермяжную. Ну какой из него унтерштурмфюрер СС, разве что политрук из рязанской пожарной команды…