Слепень

– Вот, привез вам старых знакомцев – этого и еще одного, – усмехнулся генерал.

– Афанасия? – догадался Юрий.

– Его, его. Уж больно просил, чтоб дали с вами повидаться, любит он вас.

– Где же он? – спросила Катя.

– Сказал – сам придет. – Николаев взглянул на часы. – Да вот уже должен бы быть.

– Может, он уже здесь, – хорошо зная повадки Афанасия, предположил Юрий. – Надо бы поискать.

Тут из их спальни донесся знакомый густой бас:

– Да що мене шукати, тута я, тута, коханы мои! – и оттуда вышел он, Афанасий Хведорук, в своем привычном облачении – чернильно-фиолетовом больничном халате, из-под которого выглядывали полотняные кальсоны с тесемками, и с неизменным треухом на голове, с которым он никогда не расставался, чтобы не застудить голову, которая действительно дорогого стоила.

Невозможно было без смеха смотреть на это двухметрове страшилище. Катя прыснула, и даже сдержанный генерал Николаев впервые за то время, что Юрий его знал, не удержался от хохота.

Когда-то на своей родной Херсонщине Афанасий Хведорук не без основания слыл местным колдуном, однажды суеверные земляки даже хотели его спалить вместе с хатой, но его спас Глеб Бокий,[24] разыскивающий подобных уникумов для своей спецлаборатории.

После крушения Глеба Бокия хотели было и Афанасия отправить вслед за ним на тот свет, но сочли сумасшедшим и упекли в психлечебницу. Там-то его через год и обнаружил Юрий, сумел, пользуясь своим положением в Тайном Суде, с помощью своих поднадзорных[25] вытащить его оттуда, приютил, обогрел, не раз потчевал портвейном «Бело-розовым», который был Афанасием особенно любим. Взамен Афанасий, благодаря своим удивительным способностям, не раз оказывал ему поистине неоценимые услуги. Когда, однако, над Юрием сгустились тучи, он, Афанасий, будучи по природе своей несколько трусоватым, дезертировал назад, в психлечебницу, перед этим выклянчив у Юрия кота Прохора, с которым у него-де обозначилась какая-то духовная связь. Впрочем, и там, в больнице для душевнобольных, жилось ему, в общем-то, неплохо, находился он там под опекой Николаева, который тоже иногда доставлял излюбленный его «Бело-розовый».

Сейчас, соблюдая субординацию, он повернулся к генералу Николаеву, взял под козырек своего треуха и отчеканил:

– Товарищ енерал-майор! Рядовой у запаси Афанасий Хведорук докладає. Як веліло, з’явилася година в годину, в десять нуль-нуль!

– Как же ты прошел незамеченный? – улыбаясь, спросил генерал.

Юрий прежде не раз задавал Афанасию подобный вопрос, поэтому уже знал ответ, который в точности и последовал:

– Як, як… Просочився. – Он почесал за ухом Прохора, все еще сидевшего у Юрия на груди, и проговорил ласково: – Ах ты бисов сын!.. Чує, чує своих, як побачив – геть як замурчал!.. Може, отметим встречу? Як тут у вас с «Било-розовым»?

Юрий развел руками:

– Не готовился к такой встрече, так что – увы.

Катя добавила:

– Там, в спальне, шампанское осталось, так что можете…

Афанасий проговорил виновато:

– Звиняйте, барышня, вже нэма. Поки чекав товариша енерал-майора…

– Ясно, – кивнул Юрий. – Ничего, в холодильнике еще одна бутылка стоит.

– Така ж шипучка? Це ж як з вогнегасника[26] питии, – поморщился Афанасий.

– А тебе доводилось – и «з вогнегасника»? – поинтересовался генерал Николаев. – Неужто пробовал?

– Чого ж не пробувати, пробував, – серьезно ответил тот. – Да там погань одна, градусів немає, один розлад шлунку.[27] – Помявшись немного, спросил: – Може, я краще одеколон прийму? Бачив там, в спальні, на тумбочці.

– Нет уж! – отрезал генерал. – Был бы одеколон наш, отечественный, – так пей, не жалко; а там французский, за валюту купленный.

– Зрозумів, – с грустью отозвался Афанасий. – Товариш Васильцеу до Парижа зібрався, йому без французького одеколону ніяк не можна.

– Что ты тут мелешь?! – зашипел на него Николаев. – Языку-то волю не давай.

Афанасий снова взял под козырек:

– Звиняйте, товариш енерал-майор, розумію, військова таємниця.[28] Х…ню спорол… Ох, звиняйте, барышня… – И, вовсе уж потерявшись, добавил совершенно не к месту: – Служу Радянському Союзу! – после чего только молча сопел.

Юрий наконец показал генералу Николаеву листок с «комсомольским приветом» из преисподней.

– Смотрите-ка, вежливые стали, – проговорил он, дочитав, и протянул листок Афанасию.

Тот читать не стал (Юрий вообще не был уверен, что он обучен русской грамоте, все прочие навыки ему заменяло чутье), обнюхал листок с обеих сторон и сказал:

– Лиходії… Але зараз смирні. Небезпеки немає. Сміливо, товариш Васильцеу, можете йти.[29]

Вот в таких-то случаях цены ему, Афанасию, не было. Его чутью можно было доверять на все сто.

– Что ж, – подытожил Николаев, – завтрашний день у вас свободен. Я бы на вашем месте пошел на эту встречу, опасности – мне так кажется – никакой, а вот пригодиться эти упыри, чем черт не шутит, вполне могут. У них везде есть свои людишки; возможно, там, куда вы отправляетесь, тоже найдутся эти «абарак бузык».

– «Бідні, але горді»,[30] – почти точно перевел Афанасий с не известного никому языка. Вот что значит истинный класс!