Слепое пятно

Сражаясь за свою жизнь, человек становится сверхчеловеком. Уотсон столкнулся с чем-то выше своих сил; несгибаемый Бар разрывал один захват Чика за другим. Сенестро был словно молния, словно пантера — неуловимый и озлобленный. Он вновь и вновь обходил защиту Чика и пытался расправиться с ним. И всякий раз Чику удавалось вывернуться и спастись, ответив своим захватом. Борьба, наполнившись ненавистью, потеряла четкие очертания — все смешалось: мышцы, ноги, жажда убийства. Дважды Уотсон пытался перейти в наступление. В первый раз он попробовал хамерлок, во второй — полунельсон. Бар немедленно разорвал оба захвата.

Сколько бы Чик ни знал о рукопашной борьбе, Сенестро было известно чуточку больше. Они сплелись в кружащийся комок ног и тел, охваченных беспрерывными конвульсиями. Вокруг было тихо, если не считать жуткого дыхания мужчин и сдавленных восклицаний зрителей.

А потом…

Уотсон ослабел. Он попытался еще раз. Они поднялись на ноги. Но прежде, чем он смог действовать, Сенестро поймал его на лету, точно так же, как и вначале, и сшиб с ног. А когда он упал, Бар взял его в нерушимый захват.

Чик тщетно сопротивлялся. Бар усилил хватку. Судорога боли пробежала по телу Чика — он почувствовал, как его кости поддаются. Его силы иссякли — он уже предчувствовал смерть. В следующее мгновение наступит конец…

Но что-то случилось. Сенестро почему-то выпустил его. Чик почувствовал, как что-то мягкое трется о его щеку. Он услышал странное щелканье, крики удивления и ужасный хрип удушья, издаваемый Баром. Борясь с головокружением, Уотсон поднялся на одном локте. Перед глазами немного прояснилось.

Великий Бар лежал на спине, а у его глотки замерло рычащее создание — Чик видел его на листке клевера Харадоса.

Это была живая собака.

Глава XLII

История Пата МакФерсона

Для Уотсона это все было как в тумане. Он был слишком слаб и сломлен, чтобы помнить всё в точности. Он мог различить только гам, море разнообразных звуков. А потом — глубокий, всеобъемлющий колокольный звон.

Где-то когда-то Чику уже доводилось слышать этот звук. В его нынешнем состоянии память отказывалась ему служить. Он был весь в крови; он пытался встать, подползти к этому рычащему животному, что душило Сенестро. Но внутри него будто что-то щелкнуло, и все погрузилось во мрак.

Когда он снова открыл глаза, все изменилось. Он лежал на кушетке, вокруг собралось несколько человек. Спустя минуту он узнал Яна Лукара, потом Геоса и, наконец, сиделку, которая ухаживала за ним, когда он впервые пришел в себя в «Слепом пятне».

Очевидно, он был среди своих друзей, хотя здесь был и кое-кто новый — рыжий человек, одетый в форму высоких Баров.

Чик сел. Сиделка поднесла к его губам кубок с зеленой жидкостью. Бар обернулся.

— Так-то, — сказал он, — дайте ему немного этого питья, оно пойдет на пользу, вернет костям прежнюю силу.

Голос показался Уотсону смутно знакомым. Бар говорил по-томалийски; Чик не понял смысла его слов, пока не осушил свой сосуд.

— Кто вы? — спросил он.

Рыжеволосый Бар усмехнулся.

— Тсс, дружище, — сказал он на родном языке Чика. — Избавься от этих томалийцев. У нас тут игра на четверых, но рисковать нельзя. Выдвори их, чтобы мы могли потолковать.

Уотсон обернулся к остальным и изложил просьбу на недавно усвоенном наречии. Они почтительно поклонились и вышли.

— Кто вы? — еще раз спросил Чик.

— Я — Пат МакФерсон.

— Как вы сюда попали?

Тот сел на край кровати.

— Да как тебе сказать? Это все выпивка, сэр. Новая смесь виски с содовой, дружеская уловка и старушка Эндорская ведьма — все вместе.

Было видно, что Уотсон ничего не понял. Незнакомец продолжал:

— Клянусь честью, сэр, больше ничего. И никто более ничего не знает, кроме разве что самого старины дока.

— Старины дока! Вы имеете в виду доктора Холкомба?

Уотсон сел на постели.

— Где он?

— В безопасном месте, парень. За доктора не бойся. Это он тебя вытащил… он и твой покорный слуга, Пат МакФерсон, ей-Богу.

— Он… и вы… спасли меня?

— Ага — там, на «Пятне Жизни». Немного словчили, как док задумал. Конечно, она не совсем так сработала, как он сказал, но красавчику Сенестро все равно хватило горя!

Уотсон спросил:

— Что стало с Сенестро?

— Конечно, они его вытащили. Чудесная собачка чуть было его не прикончила. Воистину, славная овчарка!

— Что за собака?

— Отличная, сэр, только хвост немного порезан. И до того умная, разве что по-французски не говорит. Томалийцы все ее Четвероногим величают, и, если дальше так пойдет, сделают из нее Папу Римского.

Уотсон все еще туго соображал.

— Я не понимаю!

— Да и я, дружище. А вот старина док сечет. У него голова как раз под цифры, и он до того ученый — железо из радуги выкует.

— Железо… откуда?

— Из радуги, сэр. Клянусь честью, сам видел. И он за тобой присматривал с тех пор, как ты здесь оказался. Он сам, парень, надоумил тебя прозвать его Харадосом.

— Не хотите же вы сказать, что профессор вкладывал эти побуждения мне в голову!

— Ага, парень, так и есть. Для него это ничуть не сложнее, чем для меня рубить дрова. До того у него с вычислениями хорошо!