Гости громко аплодировали, дедушка утирал слёзы, Микеланджело стоял в обнимку с матерью, на ухо о чем-то болтая. Людей было столько, что затеряться в их количестве было обычным делом: никто бы точно не смог доказать твоего присутствия или отсутствия на таком обширном вечере.
Однако, я хотела находиться здесь. Мне было приятно наблюдать за Эммой, её реакциями на торт и дикой палитрой эмоций, которые ее переполняли. Я почти никого здесь не знала, но все равно не чувствовала себя чужой. В этом доме растёт моя дочь, живут самые родные и близкие люди.
Торт делала Мона: готова поставить на это все деньги мира. Если ты однажды попробуешь её ванильно-черничный бисквит, то уже никогда не сможешь воспринимать другие. В их семейных рецептах было полно волшебства: подумать только, и я всегда буду их желанным гостем на любом из праздников.
— Чёрт, — тихо ругаюсь, выронив густой сладкий крем с ложки, — нужно пойти застирать, пока пятно не превратилось в вековой жирный след.
Благо, кругом полно людей и изо стола легко можно выйти незамеченной — многие уже встали и разбрелись по гостиной, обмениваясь светскими сплетнями и любезностями разного рода. Эмма принимает ещё одну груду подарков, в нетерпении разрывает упаковки.
Поднимаюсь на второй этаж и забегаю в ванну рядом с некогда нашей спальней: есть желание зайти и посмотреть, как тут теперь, но это неправильно. Отгоняю эти мысли прочь и застирываю щедрую каплю на худи. Пустующие при нашей совместной жизни полки заставлены разными уходовыми кремами, лаками, муссами и массажными скребками. В шкафчике несколько видов цветочных парфюмов: все сладкие, с особенной медовой ноткой. Линда давно нашла свой аромат и не изменяет выбору.
— Вроде всё, — устало вздыхаю и изо всех сил выжимаю кофту. Вешаю её на электрическую сушилку, — полчаса и можно надевать.
Стоит мне покинуть ванну, как краем глаза я улавливаю женский силуэт в пудровом платье. Стараюсь соблюдать правила приличия и разворачиваюсь к лестнице, но спокойный, надменный тон вовремя меня останавливает.
— Мисс, — голос уверенный, но теперь в нём слышно явное презрение: значит, тогда на балконе мне не показалось, — мы можем поговорить?
Набираю полную грудь воздуха и с тоской оглядываю поворот к лестнице. Всё как в кино: мы стоим в пустынном коридоре, где никто не может нам помешать.
— Да, Линда, — спокойно отвечаю, и только после этого поворачиваюсь к девушке: мне нечего бояться, она не причинит мне вреда, а я не сделала ничего плохого.
— Хочется быть откровенной и заранее сказать, что Вы мало мне интересны. Я не собираюсь учить Вас жизни, но меня правда смущает та вседозволенность, которую Вы себе разрешаете. На каком основании Вы здесь? Только не нужно сопливых рассказов о материнстве: я здесь давно, а Вас не видела ни разу. Вы считаете допустимым бросить свою дочь, мужа, а потом, словно ничего не случилось, названивать посреди ночи? Приезжать на её праздник и мозолить глаза человеку, с которым так жестоко поступили? Вам не кажется, что это — перебор? Даже то, как Вы вырядились: хотите сделать мне или ему побольнее? Это просто смешно. Сколько Вам лет? Для чего эта показуха с фамильным кольцом на шее? Хотите напомнить, какую ошибку Мик совершил по молодости?
— Линда, — я хотела звучать тверже, но голос предательски соскочил: наглость девушки не знала границ, хотя отчасти её чувства были понятны, — понимаю, как это выглядит в твоих глазах, но не делай поспешных выводов. Дай мне объясниться.
— Нет, — она перебивает и не дает мне договорить, — не пытайтесь свести всё на недопонимание. Сколько Вы знаете семью Моретти? Вам не хватило ума догадаться, что этот праздник, как и все предыдущие, превратится в светский раут? Вы вырядились не к месту: привлекаете к себе всевозможное негативное внимание, становитесь объектом обсуждений и насмешек. Выглядите, точно подросток с нереализованным бунтарским потенциалом. Не можете смириться, что Мик живет дальше после вашего затяжного развода? Хотите стать главной темой месяца в его обществе, чтобы бесконечно о себе напоминать? Оголили шею, сохранили кольцо и демонстрируете его весь вечер, хотя давно
— Девочка, — закипаю. Сверлю её самым тяжелым взглядом из своего арсенала и быстро подхожу ближе, оставляя между нами расстояние вытянутой руки, — прикуси язык, пока мы не начали разговаривать о твоем воспитании на этом вечере. Ты ничего обо мне не знаешь, но слишком много говоришь.