Слепое пятно

— Вы обязаны быть честны со мной, мисс Магуайр, — продолжил терапевт, словно прочёл мои мысли, — наши разговоры конфиденциальны. Я не стану никуда об этом сообщать, но если Вы будете что-то умышленно скрывать или недоговаривать, честной диагностики и дальнейшей помощи можно не ждать.

Я коротко кивнула, задержав взгляд на темных глазах врача. От него снова веяло привычным холодом — на лице читалась серьезность и сосредоточенность. Он ждал продолжения.

— Пришлось заплатить некоторую сумму за удаление этого факта из моей медицинской карты. Другого выбора не было: оставить это в одном из главных документов для археолога — фактически самоубийство. Я не хотела терять возможности выезжать на опасные экспедиции.

— Спасибо, что разъяснили этот момент. Почему мистер Моретти не приходил?

— Не мог, — шепчу с горькой усмешкой, — тогда мы оба находились в критическом состоянии на грани жизни и смерти. Не знаю, как он нашел в себе силы вытащить нас до реанимации.

— Адреналин творит чудеса, —

тихо подытожил терапевт, чем вызвал мою нервную улыбку.

«Сколько нужно выжигать свою душу, чтобы в ней не осталось ничего, кроме цинизма?»

Семь лет назад.

Я очнулась первой. За это время моя мама и родители Мика даже успели подружиться и скооперироваться: они буквально сделали всё, чтобы ни один из многочисленных журналистов до нас не добрался.

Глубокая ночь. За окном снег. Тусклый свет фонарей освещает девственно-белый двор больницы. На глазах выступают слёзы.

В аномальной жаре египетской пустыни я уже успела забыть о том, что зима может существовать. Тянусь к кнопке вызова персонала. Начинается суета. Дежурные врачи в мгновение вбегают в палату вместе с медсестрой. Слишком много ненужных действий, тяжелых разговоров, грузящих тестов, странных проверок, непонятных терминов и предупреждений.

Помню, как горели глаза юного фельдшера, что восторгался моим приходом в себя даже сильнее, чем я. Хочется холодной воды.

Один из дежурных набрал мою мать. Мы никогда не отличались теплыми отношениями, но, как оказалось, она приходила в мою палату каждый день. Без исключений приносила мои любимые цветы, меняла воду, читала вслух, говорила со мной, рассказывала последние новости и не теряла надежды. Её главной просьбой было как можно скорее сообщать о любых изменениях моего состояния. Я слышала её плачущий и срывающийся голос с обратной стороны динамика. Это было впервые. Даже когда умер папа, мама не дала пролить себе ни одной слезинки. Никто не видел её эмоций и не понимал, что у неё на уме и сердце. Сейчас все было наоборот.

— Я приеду сейчас же, — фоновый шум, мама впопыхах собирается, — только разогрею машину.

— Миссис Магуайр, дождитесь утра. Сейчас больница закрыта на прием. Пирс требуется отдых.

Много уговоров, долгие мольбы, даже завуалированные предложения взяток. Угрозы и даже неоднократные попытки манипуляций. Мама не менялась, как и её методы. Но когда она всё-таки приняла поражение и согласилась дождаться утра, я слабо улыбнулась. Мне хотелось её увидеть, осталось немного потерпеть.

Понедельник. Сейчас.

Я довольно закусила губу и сбросила кроссовки со ступней. Подняла ноги и крепко обняла себя за колени.

— Тогда она впервые боролась за меня. За возможность увидеться, поговорить и обнять. Она не успокаивалась около часа, хотя врачи сходу были непреклонны. Маме пришлось смириться, но в ту ночь в моей душе все равно что-то расцвело.

— После того случая Ваши отношения наладились?

— Да, — эти воспоминания веяли счастьем, — стало так тепло. Кажется, именно тогда я начала принимать её такой, какая она есть.

Семь лет назад.

После окончания какого-то пугающего множества процедур прошло около трёх часов. Основное освещение отключили на ночь. В холле стояла тишина. Холодный тусклый свет пробивался сквозь дверную щель. Мне всё ещё не спалось.

В голове крутились фрагменты нашей экспедиции. Звонкий смех умерших напарников. Воодушевление и радость от совместных находок. Такие разные мечты и планы, которым никогда не было суждено сбыться.

«Возьми себя в руки. Ты вышла из комы. Тебя уже дважды вытащили из лап смерти. Ждали, навещали, скучали».

Перед глазами пронесся день, когда Мик из последних сил улыбался мне, лежа на соседней койке машины реанимации.

В груди болезненно заныло.

«Я слышала десятки разных людей, помню обрывки сотен сказанных здесь фраз, но совершенно забыла твой голос.

Приходил ли ты?

Жив ли ты?»

Последний вопрос так резанул по сердцу, что мне не оставалось ничего, кроме как съежиться и отчаянно заорать в одеяло. Ослабленные руки сами потянулись к прохладной койке, мне нужно было проверить.