Слепой. Один в темноте

Еще сутки назад, узнав, где будет проходить траурная церемония, Чиж не поленился посетить здание и оборудовать тайник в одной из кабинок мужского туалета. Сняв крышку смывного бачка, он поместил вовнутрь герметично закрытый полиэтиленовый пакет, в котором лежали два баллона «черемухи», легкая противогазовая маска, наручники и пистолет с глушителем. Дубликат ключа от двери в торце коридора, где располагались туалеты, был в той самой связке, которую он на входе показал охраннику. За дверью располагалась лестница, ведущая в просторный, напоминающий плохо освещенный лабиринт подвал. В каждом газовом баллоне имелась чека с кольцом, как у гранаты; достаточно было выдернуть ее, чтобы из баллона начал с шипением извергаться слезоточивый раз. Двух баллонов должно было с лихвой хватить на всех присутствующих – кроме Чижа, разумеется, для которого и был предназначен противогаз.

План был прост, как все гениальное: когда «черемуха» начнет распространяться по залу, там воцарится ад кромешный. В дверях неминуемо возникнет давка. Охрана, подверженная действию слезогонки точно так же, как все простые смертные, будет временно парализована, и это даст Чижу возможность взять ослепшего, потерявшего ориентацию в пространстве и времени, заходящегося мучительным кашлем, брызжущего слезами и соплями «дядю Сашу» за холеный загривок и препроводить в подвал для непродолжительной приватной беседы. Пока охрана придет в себя, обнаружит отсутствие босса, сообразит, куда он мог подеваться, и взломает дверь подвала, пройдет достаточно много времени. При наиболее благоприятном развитии событий Чиж за это время успеет не только сделать дело, но и благополучно скрыться. А если не успеет… Что ж, будь что будет. Вронскому конец при любом раскладе, а это такая награда, ради которой не жаль рискнуть головой.

Ощущая себя как перед премьерой, Чиж вошел в туалет. Он был драматург, режиссер-постановщик и актер в одном лице; он достиг пика своей карьеры, сейчас занавес раздвинется, он выйдет на сцену и, отыграв спектакль до самого конца, наконец-то узнает, что его ждет: овации зала или град тухлых яиц…

Длинное зеркало над умывальниками отразило его фигуру в наброшенной поверх траурного костюма с белоснежной рубашкой и галстуком легкой куртке. На переносице благородно поблескивали очки в тончайшей золотой оправе, лицо обрамляла аккуратная бородка, под носом топорщились усы – идеально ровные, как все искусственное, будь то зубы, газон или, как в данном случае, накладная растительность. Чиж выглядел, как младший товарищ покойного Марка Анатольевича по коллегии адвокатов или, наоборот, один из клиентов, которому покойный помог избежать тюрьмы или развестись, оставив жену с длинным носом вместо квартиры и алиментов.

В туалете было пусто, как на обратной стороне Луны. Напитков на сегодняшнем мероприятии не подавали, поминки должны были состояться в ресторане по соседству, так что сюда мог заглянуть разве что случайный посетитель. Чиж отыскал нужную кабинку и, прежде чем в ней запереться, натянул перчатки. Задвижка негромко щелкнула; бросив короткий взгляд на часы, Чиж взялся обеими руками за крышку смывного бачка и аккуратно ее приподнял.

Его спасла мгновенная реакция бывшего спортсмена и морского пехотинца, и он успел отпрянуть и загородить руками лицо едва ли не раньше, чем внутри бачка послышался щелчок сработавшей химической ловушки. Выскользнувшая из рук фаянсовая крышка с грохотом разбилась на куски, ударившись о край унитаза; по белым кафельным стенкам потекла выброшенная под давлением несмываемая краска, которую можно удалить только специальным растворителем. Краска была алая, как кровь, из-за чего складывалось впечатление, что в кабинке мгновение назад кому-то разнесли голову выстрелом из охотничьего ружья.

Опустив руки, Чиж заглянул бачок, хотя и так знал, что там увидит. Внутри не было ничего, кроме пустой химловушки и некоторого количества краски, ровным слоем покрывшей фаянсовые стенки. Его тайник обнаружили и опустошили, оставив вместо прежнего содержимого эту подлую штуковину…

Не теряя времени, он содрал с себя испачканные перчатки и залитую красным куртку, швырнул все это в угол и выскочил из кабинки. Быстрая реакция действительно спасла его: в лицо ничего не попало, если не считать нескольких алых капелек, осевших на фальшивой бороде. Россыпь мелких пятнышек виднелась на белой рубашке; правая манжета тоже замаралась, но это было все.

В коридоре уже слышался торопливый топот множества ног. Спектакль провалился раньше, чем начался премьерный показ, и теперь разъяренная публика рвалась побеседовать с автором. Чиж признавал, что публика в своем праве, и допускал, что она таки может добиться своего, но не собирался добровольно предоставлять ей такую возможность.