Слепой. Волчанский крест

– Да, собственно, каких-то особенных подробностей нет, – сказала Ирина, снова принимаясь разглядывать фотографию. – Данный нательный крест был изготовлен по заказу императорского двора в самом конце восемнадцатого века на фабрике Фаберже. Причем занимался его изготовлением сам Фаберже, лично, что, как вы понимаете, придает кресту дополнительную ценность. По неизвестным причинам заказ не был выкуплен, и ювелир выставил крест в свободную продажу. Он был приобретен в начале тысяча восьмисотого года богатым купцом Демидовым. Не тем, знаменитым, а его однофамильцем. Этот Демидов, судя по описаниям современников, да и по его поступкам тоже, был большой чудак и оригинал. Он поставлял ко двору малахит и уральские самоцветы, мыл золото и на этом разбогател. А потом построил вблизи своего прииска, или рудника, или как это у него называлось, монастырь. Представляете? Северный Урал, глухомань, горы, а он строит в этой глуши монастырь!

– Истинно русский человек, – пробормотал Сиверов. – Сначала всю жизнь вкалывает, как ломовая лошадь, стремясь заработать побольше денег, обманывает, ловчит, даже кровь проливает, а как разбогатеет, вдруг начинает своего богатства стесняться. Совестно ему, видите ли, быть богаче других. Тут и начинается строительство монастырей, раздача милостыни миллионами и прочие вещи, которых европейцу не понять. Причем для того, чтобы замолить грехи, избирается, как правило, самый дикий из всех возможных способов.

– Да, скифы мы, да, азиаты мы, – проворчал Потапчук. – Тебе не надоело? Веками мы, русские, болтаем про то, какие мы особенные, ни на кого не похожие, наболтали уже с три короба, а что толку? Что там дальше было с этим крестом, Ирина Константиновна?

– Крест Демидов подарил монастырю, точнее, его настоятелю. В начале семидесятых годов девятнадцатого века монастырь был закрыт по распоряжению московского патриарха и при прямой поддержке императорского двора. Фактически его взяли штурмом, пролив при этом немало крови с обеих сторон. Настоятеля, насколько мне известно, лишили сана и сослали в пожизненную каторгу.

– Ого, – с уважением сказал Сиверов. – Конец девятнадцатого века, просвещенная монархия, а действовали, как при Петре Алексеевиче. Даже, пожалуй, как при Иване Васильевиче. С чего бы это?

– Я не могу дать исчерпывающего ответа, – призналась Ирина. – Во-первых, это вопрос уже не искусствоведческий, а исторический, причем узкоспециальный. А во-вторых, источники описывают те события достаточно глухо и невнятно. Похоже, речь шла о какой-то ереси, зародившейся в стенах монастыря. Отец-настоятель, насколько я поняла, взялся читать окрестным обитателям откровенно разрушительные проповеди, одинаково неприятные как для официальной церкви, так и для царских чиновников.

– Причем неприятные настолько, что власть была вынуждена пойти, как это теперь называется, на непопулярные меры, – вставил неугомонный Глеб Петрович, который, как только речь зашла о смертоубийстве, сразу оживился. – Да, раз так, невнятность исторических источников вполне понятна. В конце концов, если упомянутую ересь четко, во всех подробностях, исчерпывающе изложить на бумаге, получится что-то вроде парадокса: то, что ты так стремился уничтожить, стереть из памяти людской, окажется тобою же увековеченным. Да я и не уверен, что дело было в одной только ереси. Была ли она вообще, эта ересь?

– Ты действительно чувствуешь себя достаточно компетентным, чтобы рассуждать об этом с таким умным видом? – поинтересовался Потапчук.

– Я просто предположил, – кротко сказал Сиверов. – Сами посудите, монастырь стоит в таких местах, где люди больше рубят малахит, добывают самоцветы и моют золотишко, чем молятся. Даже за недолгий срок там могли скопиться очень солидные богатства, а казна – она ведь вечно испытывает недостаток «живых» денег.

– Ты про какую казну толкуешь? – подозрительно осведомился Потапчук.

– Про царскую, – с самым невинным видом пояснил Глеб Петрович.

– А почему в настоящем времени?

– Исключительно от неучености. От серости, в общем. Есть у меня почему-то ощущение, что с тех пор немногое изменилось.

– Эк тебя повело, – проворчал Федор Филиппович. – Могу тебя утешить: предположение твое не так уж далеко от истины. Во всяком случае, генерал-майор Рыльцев, руководивший штурмом, послал губернатору в высшей степени разочарованный отчет: никаких материальных ценностей, за исключением скудной хозяйственной утвари, в монастыре обнаружить не удалось. За что, кстати, он и был буквально через месяц отправлен в отставку.

– Рыльцев в пушку, – скаламбурил Сиверов.