Слепой. Волчанский крест

Попутчики не разделяли его чувств. Прямо перед ним, рядом с водителем, горой затянутого в дорогую черную кожу мускулистого мяса возвышался несокрушимый Бек, и весеннее солнышко золотило короткий ежик волос на его исполосованной приметными шрамами макушке. Шрамы были очень характерные – такие остаются от удара металлическим прутом; злые языки поговаривали, что в той давней драке Беку отбили последние мозги и что он ни черта не боится просто потому, что у него на это не хватает соображения. Говорить с Беком о каких-то там предчувствиях, сглазах, нечистой силе и постгипнотических внушениях было все равно что пытаться втолковать медведю законы термодинамики или статьи Уголовного кодекса.

За рулем сидел Шумахер, получивший свое прозвище не за красивые глаза. Когда в голову ему приходила мысль принять участие в нелегальных ночных гонках по городу, он бил своих соперников как хотел одной левой; кто-то другой мог на время завоевать титул чемпиона стрит-рейсинга только тогда, когда в гонках не участвовал Шумахер. К титулам он был равнодушен, но почти все заработанные деньги тратил, как правило, на доведение своего личного «тандерберда» до немыслимого, небывалого совершенства. Реакция у него была просто фантастическая, прямо как у накачанной адреналином кошки, и это не раз спасало ему жизнь не только на шоссе, но и в драке: пока противник размахивался, чтобы нанести Шумахеру удар, тот успевал в зависимости от обстоятельств либо раз пять навесить ему по чавке, либо сделать ноги.

Сидевший прямо за водителем Орлик тянул срочную в спецназе, успел от души повоевать в Чечне, и этим все было сказано. Втиснутый между ним и Рыжим, щупловатый с виду, неопределенного возраста человек по кличке Сухой был каратист – настоящий, при черном поясе, чемпионских титулах и всем прочем. Когда-то, на взлете своей спортивной карьеры, он попал в уличную драку и малость увлекся. Несдержанность эта стоила ему шести лет отсидки, после чего о спорте, ясный пень, пришлось забыть. Сухой был незаменим в рукопашной; когда доходило до дела, он буквально взрывался, превращаясь в сплошной клубок непредсказуемо выстреливающих в разные стороны рук и ног, которых, казалось, сразу становилось штук двадцать и которые с одинаковой легкостью ломали дерево, кирпич, кости, гортани и хребты. Клубок этот стремительно перемещался из стороны в сторону, выкашивая боевые порядки противника, что твой пулемет; чего Сухой не умел, так это ловить зубами пули, хотя, глядя на него в деле, можно было заподозрить, что насчет пуль он просто скромничает.

Словом, народ в «хаммере» сидел отборный, и никого из них, за исключением Рыжего, дурные предчувствия не мучили. Они просто не видели в предстоящем деле ничего особенного. Для ментов у них были припасены деньги в количестве достаточном, чтобы купить с потрохами половину областного управления; для лохов имелись кулаки и оружие. Подкрепленная подобным образом их напористая наглость могла сокрушить и не раз сокрушала любые преграды, и эта поездка воспринималась ими всего лишь как очередное, вполне рутинное дело, которое нужно было поскорее провернуть.

До самой крыши покрытый белесыми разводами соли, звероподобный, огромный, как грузовик, «хаммер» с бешеной скоростью мчался на северо-восток, глотая километры и выплевывая их из выхлопной трубы. Московская братва, не привыкшая прощать обиды и подставлять вторую щеку, ехала в богом забытый уральский поселок Волчанка, чтобы отыскать Горку Ульянова и доходчиво объяснить ему, как полагается вести себя в гостях.

* * *

Помолчав немного, чтобы переварить только что полученное неприятное известие, Николай Гаврилович Субботин, волчанский мэр, крякнул и, наклонившись, полез в тумбу письменного стола. Некоторое время оттуда доносилось приглушенное звяканье, после чего покрасневшая от прилива крови физиономия главы поселковой администрации вновь взошла над краем стола, как диковинная, очкастая и усатая луна.

– Дверь запри, – сказал он начальнику милиции.

Понимающе усмехнувшись, Басаргин встал и, тяжело бухая сапогами, подошел к двери. Замок дважды щелкнул, и начальник милиции, все так же тяжело ступая, вернулся к столу, на котором уже стояли литровая бутылка неплохой екатеринбургской водки, два граненых стакана и блюдечко с закуской – слегка обветренными солеными огурцами, копченым салом и хлебом. Закуски было совсем мало, но, в конце концов, они собирались не поесть, а именно выпить.

Субботин ткнул толстым пальцем в клавишу архаичного селектора.

– Меня ни для кого нет, – сказал он в микрофон и выключил селектор, а потом, подумав всего секунду, и вовсе вынул вилку из сетевой розетки.

– Эх, Семен, Семен, – вздохнул он, наливая себе и Басаргину по полстакана водки, – хоть бы раз от тебя хороших вестей дождаться! А знаешь, как в старину поступали с гонцами, которые приносили плохие вести?