Слямбу катамбу нок! или Приключения первобытного выдумщика

Самый Большой не понимал, отчего люди на его спине так ерзают, так крутятся и подпрыгивают и все громче переговариваются. Чаще других он слышал непонятные ему слова (ко многим он уже привык): "Наша Гора! Наша Гора!"

Путешественники ехали по той равнине, что заканчивалась их Горой, той Горой, которую они покинули много-много дней назад.

Они подгоняли мамонта, просили его, умоляли идти быстрее, но тот не менял неспешного шага, не в силах осмыслить, чем эта Гора отличается от других.

Напролом не выдержал, соскочил с Самого Большого и побежал, опережая зверя, но скоро сдался — до Горы было еще слишком далеко — и снова вскарабкался на его спину.

Все разговоры были о своем племени:

— Интересно, жив ли Наутек?

— Ох как, наверно, обрадуется Дом!

— Дум, а что скажет Сокрушай, когда увидит не нас двоих, как должно быть, а троих?

— Он увидит четверых, — непонятно отвечал Дум, — четверых!

— А кто четвертый?

— Самый Большой!

— Ох, правда!

Так проходил конец этого удивительного путешествия. Гора, хоть и медленно, но приближалась, вырастала, из голубой становилась серой, коричневой… Скоро будет их неширокая и быстрая речка, за ней каменистый берег, еще несколько десятков шагов — и их пещеры! И — куча народу, глазеющего на мамонта с людьми на спине, мамонта, идущего прямо к пещерам!

Они вернулись домой! Вернулись домой! Сколько опасностей они пережили! Сколько видели всего! Путешествовать так интересно! Но еще лучше — возвращаться домой…

Гора все ближе и ближе. Напролом снова не выдержал — встал на спине мамонта и, еле удерживаясь на ногах, стал вглядываться вперед.

— Ну! Ну! Что ты видишь? — спрашивали у него двое.

— Вижу! — кричал Напролом. — Вижу наших! Они у пещер!

— Ты узнаешь кого-нибудь?

— Пока нет… Вот, кажется, узнаю… Впереди стоит и смотрит на нас Сокрушай… Бегают дети… Какая-то женщина несет сучья для Костра… Народу возле Сокрушая собирается все больше и больше… Теперь все смотрят на нас!..

Самый Большой уже давно чувствовал дух человеческого жилья. Тревожась, зверь поднимал хобот, хлопал ушами, замедлял шаг, норовил остановиться. А седоки подгоняли его — криками, ногами, направляя прямо к людям, которых все больше собиралось у чернеющих в подножии Горы пещер.

Путешественники могли спрыгнуть с Самого Большого и вести его за собой, держа хотя бы за уши, но им — по понятной причине — хотелось, НАДО БЫЛО подъехать к своему племени на мамонте.

Перед речкой зверь уже в который раз остановился; перед толпой встали в защитный ряд воины и охотники с копьями в руках.

Но уже кто-то узнал в Оседлавших Мамонта своих.

— Смотрите — да ведь это же Напролом!

— А за ним — Дум!

— Хоть-Куда…

Неизвестно, что заставило Самого Большого сделать последние два десятка шагов, какие слова Дума, шептавшего ему на ухо, но зверь послушался их, пересек речку, проскрипел камнями на берегу и ступил на глинистую землю, истоптанную внуками Горы. Путешественники сидели на нем гордо и смотрели на всех независимо.

Толпа попятилась, забубнила-забормотала, то тут, то там слышались вскрики женщин.

Сокрушай и Шито-Крыто стояли чуть в стороне от толпы. В глазах их то и дело вспыхивали и прятались те же изумление и страх, которые поразили толпу.

Мамонт шел, толпа пятилась, пятилась — до тех пор, пока задние не уперлись спинами в камень Горы. Воины отступали вместе со всеми. Они не метнули копья лишь потому, что знали: мелкие раны только разъярят зверя.

И тут… и тут — вы не поверите, но так оно и было, потому что об этом рассказывают рисунки на шпатовой стене, — внуки Горы стали… смеяться! Сначала смеяться, потом — хохотать, показывая на мамонта с седоками на спине пальцами, а после и вовсе уж кататься по земле — кататься, гогоча и дрыгая ногами. Хохот стоял такой, что Гора отвечала ему громовым эхом. Но может быть, она тоже смеялась, Гора?..

Оседлавшие Мамонта представляли встречу со своим племенем совсем другой.

— Что это с ними? — переглядывались они. — Неужели внуки Горы сошли за это время с ума?

И седоки не осмеливались слезть с Самого Большого и так и сидели на нем, то глядя на грохочущую толпу, то друг на друга.

А Сокрушай и Шито-Крыто, стоявшие рядом, сумрачно, исподлобья смотрели на все и не говорили пока ни слова.

Толпа наконец устала хохотать. Внуки Горы, все еще всхлипывая, вставали, отряхивались, стирали с лиц слезы, тоже переглядывались, переводили глаза на мамонта и… как прежде, жались к камню Горы. Они вели себя совершенно непонятно!

Дум спрыгнул с Самого Большого и двинулся к людям.

— Эй! — сказал он. — Привет!

Ответили ему не сразу — сперва долго разглядывали. Потом слово "привет!" раздалось несколько раз там и сям.

— Это я, Дум, — продолжал Оседлавший Мамонта, — а там, на спине Самого Большого, сидят Напролом и Хоть-Куда.

— Напролом и Хоть-Куда! — вразнобой повторила толпа.

— Что с вами стряслось? — спросил Дум. — Отчего вы смеялись там, где полагается ахать и охать, а то и визжать от страха?

В толпе Дум заметил движение и увидел своего брата Дома. Он несмело пробирался к нему.

— Это в самом деле ты, Дум?

— Я, а кто же еще! Я вернулся, вот и все. Можешь меня пощупать.