В памяти Фрэнсис всплыла фраза, вышитая на коврике в гардеробной Клио: «Слишком стройных, как и слишком богатых – не бывает». Вот принцип, по которому жила Клио и живет люд, населяющий Саутгемптон. Клио добивалась и того, и другого и на это только не жалела усилий.
– Инакомыслящему одиночке трудно противостоять этой среде, – продолжал Джордж: – Их цементирует то, что они все схожи. Каждый видит в своих друзьях и приятелях отражение самого себя. Это укрепляет его веру в собственную значимость и правоту. Я не в силах здесь что-то изменить. Я опасаюсь проповедовать свои взгляды. Я плыву по течению, меня несет в общем потоке, я лишь барахтаюсь иногда как могу. Но с лицемерной маской на физиономии принимать все, что тут творится, я тоже не в состоянии. Поэтому я покидаю эти места… с тяжелым чувством, но хотя бы с чистой совестью.
Джордж откинулся в кресле, явно опустошенный этим неожиданно выплеснувшимся диалогом.
Фрэнсис выждала некоторое время, прежде чем заговорить. После такой исповеди требовалось помолчать и подумать.
Затем она осторожно спросила:
– Вы были в «Фейр-Лаун» в прошлую субботу?
– Да. Я приехал, чтобы очистить свой письменный стол. С тех пор я там не был.
– Вы виделись с Клио в то утро?
– Нет. Но я был в здании, когда раздался крик.
– Чем вы были заняты в тот момент?
– Заполнял какие-то бумаги у конторки неподалеку от дамского туалета… за углом и чуть дальше по коридору. Для такого заведения, как «Фейр-Лаун», отставка члена приемной комиссии и добровольный отказ от членства в клубе – события, чреватые скандалом и разными сложностями. Поэтому на опрометчивого смельчака, решившегося на такой шаг, наваливается уйма бумажной работы. Я должен был во многом отчитаться, сочинить приемлемые дипломатические объяснения. У меня голова шла кругом. Я надеялся разобраться со всем этим до того, как хлынет толпа после завершения турнира. Мне не хотелось ни с кем встречаться, ни появляться там еще раз.
– Кто-нибудь вам помогал?
– Там была юная девица за конторкой. В ее обязанности входит отвечать на телефонные звонки. Директор клуба через нее передал мне документацию и таким образом вежливо самоустранился.
– Что вы делали, когда раздался крик?
– То, что, по моему разумению, сделал бы всякий. Побежал туда, откуда он послышался. В туалете увидел кричащую женщину, затем Клио на полу в открытой кабинке. Я пытался привести ее в чувство, хлопал по щекам, но бесполезно. Проверил пульс – его не было. Джек Ван Фюрст появился там сразу вслед за мной. Он побежал звонить 911. Я остался при Клио, но к ней больше не прикасался. Когда прибыла полиция, я рассказал им то, что и вам сейчас.
– Кому еще вы рассказывали о происшедшем?
– Только полиции. Честно говоря, у меня появилось столько своих личных проблем, что я почти ни с кем не вижусь.
– А с Генри Льюисом?
– Я говорил с ним после того, как ему было отказано в приеме, но ничего хорошего это никому из нас не принесло. Наоборот. Я неоднократно пытался опять вызвать его на разговор, но жена Генри каждый раз сообщала мне через дверь, что его либо нет, либо он слишком занят. Достичь взаимопонимания с ним не удалось, а раз так, я махнул рукой. А теперь пришло время и мне уехать.
– Куда вы собрались?
– Думаю податься на юг, на отмели Северной Каролины. Рассчитываю купить там домик на побережье. Поживу у океана, порыбачу. Это моя страсть. Таковы ближайшие планы. Дальше вперед не заглядываю. Жене останется квартира на Манхэттене.
– И вы расстаетесь со всем этим без сожаления? – Фрэнсис оглянулась по сторонам.
– «Это», как вы выразились, не стоит того, чтоб о нем жалеть и брать с собой…
– В новую жизнь? – улыбнулась Фрэнсис.
– Слишком сильно сказано, но… пожалуй, что так. – Он тоже улыбнулся слегка застенчиво.
Она встала, протянула ему руку. Он задержал ее руку в своей чуть дольше, чем принято между людьми, которые еще как следует не успели познакомиться.
– Спасибо, что уделили мне время.
– Желаю удачи в вашем расследовании.
Отъехав немного от дома Уэлча, Фрэнсис остановила машину у обочины. Беседа с Уэлчем, его исповедь странно подействовали на нее. Почему-то ей стало душно на этой продуваемой теплым, напоенным цветочными ароматами ветерком улице, среди этих домов за высокими оградами. В ней проснулось желание бежать отсюда, бросив все, оборвав все нити и привязанности, желание, сходное с тем, какое овладело Уэлчем в переломный момент его жизни.
Может, Малкольм был прав? Может, ей и вправду следует держаться в стороне, а не копаться в личной жизни людей, чьи пути пересеклись с дорожкой, по которой следовала Клио к своему трагическому и в чем-то грязному, вызывающему чувство брезгливости концу.
Фрэнсис обожала отца и не любила мачеху. Но эти двое, две души, слившиеся воедино, жили в своем, отдельном от Фрэнсис и, в общем-то, чуждом ей мире. Сдирать с него покровы, обнажать его сущность – не кощунственно ли для дочери?