Слоновья память

Сейчас пять утра, и клянусь, я по тебе не скучаю. Дори там, в комнате, спит пузом кверху, раскинув руки, как распятая на простыне, а ее вставные зубы, отклеившись от неба, вздымаются и опускаются в такт дыханию с влажным хлюпаньем вантуза. Мы пили самогонку с кухни из латунного ковшика, сидя голышом на кровати, которую отравляющий газ Первой мировой сделал непригодной к обитанию, даже листья, нарисованные на наволочках, и те обуглились, я выслушал ее долгую исповедь, утер обильные слезы, от которых у меня на локте осталась смутная татуировка из туши для ресниц в виде куста, накрыл ее до подбородка простыней, словно милосердным саваном, скрывающим бесформенное тело, и вышел на балкон отковыривать затвердевшие птичьи испражнения. Холодно, дома и деревья медленно рождаются из мрака, море разлеглось светлеющей с каждой минутой и все более отчетливо различимой скатертью, но я не думаю о тебе. Я чувствую себя прекрасно, я весел, свободен, доволен, слышу, как стучит по рельсам последний поезд, угадываю по звуку, что просыпаются чайки, ловлю дыхание мирного города вдалеке, счастливо и широко улыбаюсь, мне хочется петь. Если бы у меня был телефон и ты бы мне сейчас позвонила, тебе пришлось бы осторожно поднести трубку к уху, как раковину, и сквозь завитки бакелита за много-много километров донеслись бы до тебя с этого бетонного балкона, висящего над остатками ночи, отзвуки моего молчания, победное эхо моего молчания, глухое пиано волн. Завтра я начну жизнь сначала, буду взрослым и серьезным, буду ответственным, таким, каким желает меня видеть мать, таким, каким надеется видеть меня семья, приду вовремя на работу, буду пунктуальным и строгим, причешусь, чтобы не пугать пациентов, подчищу свой вокабуляр, выпалывая обидные непристойности. Возможно даже, любимая, я куплю себе настенный ковер с тиграми, как у сеньора Феррейры: можешь считать меня идиотом, но надо же хоть за что-то уцепиться, чтобы жить.

Константин Львов. 24 часа из жизни лиссабонского доктора

Обыкновенно дебютное произведение зрелого человека становится вместилищем накопленного им жизненного опыта. Не является исключением и первый роман крупнейшего из ныне здравствующих португальских писателей — Антониу Лобу Антунеша (р. 1942), опубликованный в 1979 году. Вот некоторые вехи его биографии. Лобу Антунеш — старший сын выдающегося невролога, выучился — не по собственному выбору — на психиатра, был военным врачом во время колониальной войны Португалии в Анголе (1971–1973); от первой жены, с которой они расстались, у будущего писателя родились две дочери.

А теперь обратимся к страницам дебютной книги Антунеша.

Сюжет романа «Слоновья память» — один день из жизни почти сорокалетнего врача-психиатра Антониу, который без малого полгода тому назад оставил обожаемую жену и дочек, тоскует, страдает, потихоньку опускается. Читатель следует за героем сквозь заурядную пятницу: врачебная смена в психиатрической клинике, обед с другом-коллегой, визит к дантисту, печальное наблюдение за дочками, идущими домой из школы, бокал в баре, сеанс групповой терапии у психоаналитика, одинокий ужин, краткий и неудачный визит в казино, знакомство с потрепанной проституткой, жалкая ночная попойка и бездарный секс.

В своем стремлении вместить всю жизнь героя в один прожитый им день Лобу Антунеш повторяет эксперимент Джеймса Джойса. Ирландский писатель отправил Блума блуждать по Дублину, снабдив его семейным кризисом и подчеркнутым вниманием к физиологии. Брак доктора Антониу тоже дал трещину, а свои физиологические отправления он осознает как душевные: «Волна вины и стыда хлынула из желудка в рот изжогой».

Продолжает традицию высокого модернизма и непрекращающийся внутренний монолог Антониу, который многого желает, на еще большее способен, но почти не имеет возможностей для деятельности, который ищет любви и бежит ее. Подобные сомнения терзали другого несостоявшегося Гамлета — Дж. Альфреда Пруфрока, героя знаменитого стихотворения Т. С. Элиота. Но своею пышностью «Песнь любви» португальского психиатра оказывается куда ближе не сбивчивому монологу лысеющего англосакса, но звучным стихам автора ветхозаветной Песни песней.

Многими качествами главный герой Лобу Антунеша напоминает интеллектуалов-неудачников Чехова (не будем забывать, что он врач!), и, случайно сбив на дороге чайку, доктор думает: «Я и есть та чайка, и тот, кто уезжает, тоже я, и у меня не хватает смелости даже на то, чтобы вернуться и самому себе помочь». И далее герой заново переживает потрясение, вызванное чтением чеховской комедии, с ее мягкими персонажами, словно плывущими по течению. Можно вспомнить и о том, что некоторые чеховские интеллигенты пережили русскую революцию и деградировали, превратившись в Кавалеровых и Бабичевых, не без зависти взиравших на ростки новой жизни с обочины. Сходство романа Лобу Антунеша с повестью Юрия Олеши усиливается благодаря определенному сходству финалов произведений.