Слова, которые мы не сказали

На ней голубая рубашка и черные брюки. Она очень худая. Очень. Волосы, когда-то красивые и блестящие, сейчас выглядят тусклыми и неухоженными. У рта залегли глубокие морщины, вокруг глаз темные круги. Передо мной сломленная, уставшая от жизни женщина пятидесяти четырех лет. Я невольно прикрываю рукой рот.

– Добрый день, – говорит она, открывая вторую дверь. Мне сразу же хочется отругать ее за непредусмотрительность, напомнить, что никогда нельзя открывать дверь незнакомцам. Она улыбается мне, и я замечаю темный налет на некогда идеально белых зубах. Я стараюсь найти в мамином лице знакомые мне черты и натыкаюсь на ее взгляд. Да, его я хорошо помню. В нем доброта и что-то еще. Пожалуй, грусть.

Я открываю рот, но не могу произнести ни слова. Мне остается только стоять и смотреть, как она внимательно изучает меня, пытаясь понять, кто я.

Внезапно с ее губ слетает стон, похожий на крик раненого зверя. Она выходит на крыльцо, и дверь за ней сразу захлопывается. Едва не сбив меня с ног, она бросается мне на шею.

– Девочка моя! Красавица моя!

Прошедших двадцати лет как не бывало. Мы снова мать и дочь, которых связывает вечная любовь.

Она прижимает меня к груди и укачивает, приговаривая:

– Анна, моя милая Анна!

От нее пахнет табаком и маслом пачули. Мы стоим несколько минут, покачиваясь, словно молодые деревья на ветру. Наконец она отпускает меня и целует в щеку, потом в лоб и кончик носа. Это был ежедневный утренний ритуал перед моим уходом в школу. Она продолжает рыдать и каждые две секунды поднимает на меня глаза и внимательно оглядывает с ног до головы, словно боится, что я всего лишь видение и скоро исчезну.

Если когда-то я и сомневалась в маминой любви ко мне, сейчас эти мысли исчезли без следа.

– Мама, – с трудом произношу я.

Она прикрывает рот рукой.

– Ты здесь, доченька. Ты действительно приехала. Я поверить не могу. Просто не могу поверить.

Она берет меня за руку и тянет в дом. Я не поддаюсь и прислушиваюсь к доносящимся из дома звукам. Телевизор. Сердце сжимается, и я оборачиваюсь к машине. Сейчас я еще могу уйти, могу извиниться и сбежать. И мне не придется переступать порог этого дома, в который я клялась себе никогда не приходить. Папа запрещал мне даже приближаться к этому месту.

– Я не останусь, – говорю я. – Тебе же надо на работу. Но я могу приехать позже.

– Нет, умоляю тебя. Я найду себе замену. – Она тянет меня, и я сдаюсь.

– А… он здесь? – спрашиваю я дрожащим голосом.

Мама поджимает губы.

– Нет. Обычно он возвращается к трем. Мы можем побыть вдвоем.

Вдвоем. Мать и дочь. Никакого Боба. Так, как я всегда мечтала – и сейчас, и в детстве.

Запах сигарет, лимонного масла и дерева мгновенно возвращает меня в лето 93-го. Я глубоко дышу, стараясь унять бешеное сердцебиение.

В гостиной тесно, но чисто. В углу я замечаю старую печь. К счастью, старого коричневого дивана уже нет. Его сменил угловой, обитый бежевым велюром, и он поглощает все пространство в комнате.

Мама без перерыва рассказывает мне о произошедших за годы переменах, пока мы проходим в крошечную кухню.

– Эти шкафы Боб сделал около десяти лет назад.

Я провожу рукой по гладкой дубовой поверхности. А линолеум на полу остался прежним – похожие на плитку квадраты – и та же белая столешница под мрамор.

Подхожу к дубовому столу и отодвигаю тяжелый стул. Мама садится напротив и не сводит с меня глаз.

– Сейчас будем пить чай, – спохватывается она. – Только я еще немного на тебя посмотрю. Ты такая красавица.

Глаза ее сверкают. Она протягивает руку и поправляет мне волосы. Меня пронзает, словно током. Ведь я лишила ее стольких важных моментов, которые естественны для матери и дочери. Женщина, которая всегда любила макияж, маникюр и с удовольствием ухаживала за волосами, мечтала научить всем этим тонкостям дочь. Школьные вечера, компании друзей дома, выпускной. Ничего этого не было в ее жизни. Удар, равносильный смерти ребенка. Возможно, даже хуже. Вместо того чтобы позволить ей переживать вместе со мной болезни и проблемы, я оставила ей лишь возможность гадать, что со мной происходит.

– Прости меня, мама. – Я с трудом произношу эти слова. – Я приехала только для этого – попросить прощения.

Она долго молчит, а когда начинает говорить, делает это медленно, взвешивая каждое слово, будто боится ошибиться.

– Ты просишь прощение за то, как поступила с Бобом?

– Я… – Свою речь я репетировала несколько недель, но все мысли вылетели из головы. – Я не уверена…

Она кивает, подбадривая, не сводя с меня глаз ни на секунду. В них ужас и ожидание, кажется, она боится, что я скажу то, что ей будет неприятно услышать.

– Я не уверена, что в тот вечер все произошло так, как я поняла.

Я слышу ее возглас. Мама подносит руки ко рту и кивает.

– Спасибо тебе, – еле слышно бормочет она. – Спасибо.

После чая мы решаем прогуляться по саду. Мне впервые приходит в голову, что любовь к цветам и растениям у меня от мамы. Она рассказывает мне о каждом, все они любимы и связаны с какими-то воспоминаниями.

– Вот эту плакучую иву я посадила в тот год, когда ты уехала. Смотри, какая она стала большая.