Я наливаю кофе, и мы перемещаемся в гостиную. Какое-то время мы молча сидим на разных концах дивана – Фионе нужно время, чтобы собраться с мыслями. А может, она размышляет, успеет ли попасть сегодня в Мемфис, чтобы не пропустить встречу.
– Во-первых, я должна сказать, хотя и понимаю, что этого недостаточно: прости меня, Анна, прости за все, что произошло с тобой из-за меня.
Я обхватываю рукой кружку.
– Ладно уж. В конце концов, мне никто не приставлял к голове пистолет, я призналась по доброй воле.
– Я считаю, ты повела себя мужественно.
– Угу. Так думаешь только ты, ну, может, еще пара человек, все остальные в этом городе сочли меня лицемеркой.
– Если бы я могла тебе помочь. Поверь, мне сейчас очень плохо.
– За что ты так меня ненавидела?
Слова слетели с языка сами собой. Со школьных времен прошли годы, но в душе я все еще хочу получить ответ на этот вопрос.
– Я не могу сказать, что ненавидела тебя, Анна.
– Но ты ежедневно издевалась надо мной. Смеялась над тем, как я одета, как разговариваю, над тем, что у меня не знатная семья. Это случалось каждый день, Фиона.
Я изо всех сил сжимаю зубы. Нельзя позволить себе расплакаться.
– Так было до того дня, когда ты решила, что на меня не стоит тратить время. После этого меня перестали замечать. Не только ты, но и все твои подруги. Это было еще хуже. Я ела одна, одна гуляла и заходила в класс. Я стала притворяться, что плохо себя чувствую, только чтобы не ходить в школу. До сих пор помню, как мы сидели с мамой в кабинете, и она объясняла миссис Кристиан, что по утрам у меня болит желудок. Она не понимала, почему я не хочу идти в школу, а я не могла рассказать ей о тебе. Если бы я нажаловалась, вы бы меня распяли.
Фиона закрывает лицо ладонями и качает головой.
– Прости меня.
Я знаю: пора остановиться, но уже не могу сдержаться.
– Потом мама и миссис Кристиан поболтали о том о сем, видимо, хотели сделать вид, что никакого серьезного повода для встречи у них нет. Мама тогда упомянула о желании заказать новые шкафы в кухню.
Я отворачиваюсь и вспоминаю. Вот они стоят в коридоре, а я копаюсь в шкафчике и жду, когда же наконец мама освободится.
– Миссис Кристиан порекомендовала ей Боба Уоллеса, он работал мастером по обучению в деревообрабатывающей мастерской.
Фиона поднимает голову.
– Не может быть. За этого мужчину она вышла замуж?
– Именно. Не будь тебя, моя мама никогда бы не познакомилась с Бобом.
Я вспоминаю, с какой любовью мама смотрела на Боба во время моей последней встречи, когда кормила его спагетти, но поспешно беру себя в руки, чтобы продолжить. Я имею полное право злиться на Фиону, мне не за что ее благодарить.
– Я могу все объяснить, – говорит Фиона. – Я могла бы даже рассказать тебе увлекательную историю о девочке, вечно терзавшейся оттого, что не оправдала надежды матери. – Ее лицо покрывается красными пятнами, и у меня появляется желание перебить ее и заверить, что все в порядке, мне не нужны объяснения. – Но я избавлю тебя от неинтересных деталей, скажу лишь, что злилась на весь мир и мне было очень больно. А как известно, люди, которым больно, стараются сделать больно окружающим.
Я сглатываю ком в горле.
– Представить не могла, что ты страдаешь так же, как и я.
– Мы причиняем боль, чтобы скрыть свою собственную. Однако в той или иной форме она всегда просачивается.
Я стараюсь улыбнуться.
– Тогда твоя просто била фонтаном.
Фиона отвечает легкой ухмылкой.
– Ну, я бы назвала это гейзером.
– Да уж.
– Понимаешь, даже сейчас, когда придумала Камни прощения, я все равно чувствую себя ужасно глупой. Бывают моменты, когда мне кажется, что я не понимаю, о чем говорю.
Теперь я смеюсь совершенно искренне.
– Скажешь тоже. Ты же стала для всех гуру в вопросах прощения, даже написала книгу.
– Да, верно, – вздыхает Фиона. – Я должна парить под небесами от счастья, а на самом деле, стоя перед аудиторией, чувствую себя маленькой девочкой, которая ждет прощения, ощущаю себя самым заурядным человеком, который, как и все остальные, мечтает быть любимым.
На глаза наворачиваются слезы, и я трясу головой.
– Кажется, то же самое говорила Джулия Робертс Ричарду Гиру в конце фильма «Ноттинг-Хилл»?
Фиона смотрит на меня и улыбается.
– Я же говорю, что по-прежнему чувствую себя очень глупой.
Со Дня поминовения прошло уже два дня, а фасад Гарден-Хаус еще украшают американские флаги. Войдя, я сразу вижу Дороти, сидящую в одиночестве за обеденным столом. До ланча еще не менее тридцати минут. И кто посмел повязать ей на шею кухонное полотенце? Я бросаюсь вперед, чтобы сорвать его, а потом отчитать служащих и напомнить им, что у этой женщины тоже есть гордость, но понимаю, что это сделано без злого умысла, за едой Дороти может перепачкать всю одежду. Успокоившись, я вытаскиваю из сумки хлеб и подхожу ближе.
– Чувствую запах хлеба Анны, – произносит Дороти. Сегодня голос у нее веселее, может, время действительно способно творить волшебство? Или к ней заходила Мэрилин?