Слова, которые мы не сказали

Я тяжело вздыхаю. Слава богу, он не умер. Я считаю, что смерть Боба даст маме возможность начать новую жизнь, но она, в отличие от меня, смотрит на это по-другому.

Мама начинает что-то говорить мне так быстро, что я почти ничего не разбираю, улавливаю лишь: «Никак не найду» и «Везде искала».

– Успокойся, мама, с ним все будет хорошо, – говорю я, но сама в это не верю. Боб беспомощен, как младенец, а учитывая близость леса, озера и низкие ночные температуры…

– Я уже к тебе еду. Звони в полицию. Не волнуйся, мы его найдем.

Мама вздыхает.

– Какое счастье, что ты приедешь.

Наконец-то ее дочь будет рядом в те моменты, когда нужна ее помощь. А сейчас помощь необходима, чтобы найти мужа.

Я звоню на домашний телефон каждые полчаса, но слышу лишь автоответчик.

Я уже в десяти милях от Мичигана, когда мама наконец отвечает.

– Полиция его нашла. Он прятался в лодке.

В лодке. В его старой рыбацкой лодке, на которой мы катались в прошлом месяце. Я невольно вспоминаю тот день. Боже, даже лучшие мои намерения оборачиваются проблемами.

– Мама, дорогая, как он?

– Очень замерз. Он лежал на дне прямо в скопившейся там ледяной воде. Приехал фельдшер, хочет забрать его в «Мансон» для обследования. Я против, он уже и так достаточно настрадался в больницах. Я накормила его горячей кашей и уложила в постель.

– Я буду у вас часам к семи.

– Приготовлю тебе ужин.

– Нет, мама, не стоит. Я все привезу с собой.

– Солнышко, я настаиваю. Да, и еще, Анна.

– Слушаю.

– Спасибо тебе. Ты не представляешь, как я рада, что ты у меня есть.

До самого Мичигана я думаю о последних словах мамы. Наверное, я слишком глупа и не могу усвоить урок судьбы, после всех потерь в жизни. От этих мыслей по телу пробегает дрожь, но я должна себя заставить. Иного пути у меня нет. Необходимо принести извинения еще двоим людям, пока я опять не опоздала, – сыну и дочери Боба.

С Энни и Бобом-младшим я никогда не встречалась. Когда их отец познакомился с мамой, они были уже взрослые. Не представляю, кто рассказал им о моем обвинении, но они знают. Мама говорила, что они редко общаются с Энни и Младшим. Я предполагаю, что по моей вине они отдалились друг от друга. Наша прежняя соседка миссис Джейкобс рассказала всем в округе, конечно, люди долго обсуждали такое громкое событие. Должно быть, и бывшая жена Боба в курсе. Неужели она так жестока, что рассказала собственным детям? Скорее всего.

Я смотрю вперед на бесконечную трассу А-57.

Энни, старшей, наверное, под пятьдесят, не намного моложе мамы. Летом 93-го она уже была замужем и жила в Висконсине. Младший, кажется, учился в колледже.

Приедут ли они одни или захотят привезти семьи? Не представляю, какой вариант был бы для меня предпочтительнее: выслушать их гневные речи в присутствии свидетелей или без них?

От таких мыслей меня начинает подташнивать. Я прибавляю звук на айподе и слушаю песню «Лайфхаус». «Я прошел полпути, но все еще иду…» Они поют будто обо мне. Я проделала лишь полпути, извинилась еще не перед всеми. Позади нелегкий путь, но впереди еще долгая дорога. Я смогла приподнять капюшон плаща, ставший для меня завесой тьмы, но воротник все еще давит мне на шею.

Откидываюсь на подголовник и продолжаю размышлять. Смогу ли я посмотреть им в глаза? Я бы на их месте испытывала лютую ненависть к человеку, посмевшему обвинить отца в сексуальном домогательстве. Пожалуй, я презирала бы их больше, чем сам отец. Никакие извинения, даже самые искренние, не в состоянии изменить прошлое.

Я могу постараться сгладить ситуацию, объяснить им, что была маленькой девочкой, мечтавшей лишь о том, чтобы родители помирились. Могу даже сказать правду, но беда в том, что до сего дня я не уверена, что то прикосновение Боба было случайным.

Возможно, я надумываю, пытаясь себя защитить. Нет, если я ступила на этот путь, надо принять на себя все сто процентов вины. Не пятьдесят и не девяносто девять. А я твердо решила, что пройду весь путь до конца.

Солнечный диск уже почти исчез за озером, когда я подъезжаю к дому мамы. Я выключаю двигатель и сразу замечаю на крыльце ее фигурку, словно она провела там весь день в ожидании. Если бы я не знала, то решила бы, что Альцгеймер именно у нее. Волосы неаккуратно убраны в хвост, на носу старомодные и слишком большие для ее лица очки. Куртка расстегнута, из-под кофты торчит футболка. Издалека она похожа на двенадцатилетнюю девочку.

Я вспоминаю, как люди часто принимали нас за сестер. Мысль приходит мне в голову быстрее, чем я успеваю ее прогнать. Не сходство ли мамы с ребенком привлекло к ней Боба?

– Мама! – бросаюсь я к ней.

Она смотрит так, будто поражена моим приездом.

– Анна. – Мама бежит мне навстречу по мокрой траве и обнимает крепко, почти неистово.

– Как он?

– Спит весь день, изредка просыпаясь. – Она прикрывает рот ладонью. – Как я могла быть такой беспечной? Я же столько раз собиралась повесить на дверь колокольчик. Ты бы его видела, Анна. Он промок до нитки, дрожал, как бездомный щенок.

Я беру мамино лицо в ладони, словно это она мой ребенок.