Раньше люди дорожили какой-то вещью, принадлежащей их дедам, и бережно хранили её как реликвию. Я был знаком с одним очень хорошим человеком, адвокатом. Его дом отличался простотой. Эта простота восстанавливала силы не только у него самого, но и у его гостей. «Несколько лет назад, отче, – рассказывал адвокат, – мои знакомые смеялись надо мной из-за моей старой мебели. А сейчас они приходят и восхищаются ею как антиквариатом! Я, пользуясь этой старой мебелью, радуюсь. Радуюсь потому, что она напоминает мне о моём отце, о моей маме, о моих дедах. Эти воспоминания согревают мне душу. А мои знакомые собирают в свои квартиры разный старинный хлам, делают свои гостиные похожими на лавки старьёвщика, чтобы забыться среди всех этих предметов и хоть ненадолго перестать думать о своей мирской душевной тревоге». Крохотную золотую монетку, полученную от матери, от деда, в прежнее время хранили как великое сокровище. А сегодня, если кто-то имеет от своего деда, к примеру, греческий золотой времён короля Георгия и эта монета оценивается на сто драхм дешевле, чем английский золотой времён королевы Виктории, то он поменяет первое на второе. Такой человек не чтит, не берёт в расчёт ни мать, ни отца. Появляется этот европейский дух, и потихоньку всех нас уносит в общую стремнину.
Помню, как впервые приехав на Святую Гору, я познакомился со старцем одного братства. Он был уже старый человек, отличавшийся большим благоговением. От благоговения он не выбрасывал не только камилавки[256]
, которые носили «дедушки» – его предшественники, но даже деревянные колодки для изготовления этих камилавок. Разные красиво обернутые старинные книги и рукописи хранились у него в тщательно закрытом книжном шкафу. Он берёг их от пыли. Этими книгами он не пользовался и держал их под замком. «Я, – говорил, – такие книги и читать-то недостоин. Я почитаю вот эти, простые – Отечник, Лествицу». Потом в их братство поступил один молодой монах (в конце концов он не остался на Святой Горе) и начал обличать старца: «Что ты собираешь здесь всякий хлам?» Собрал он старые колодки для камилавок и хотел бросить их в огонь. «Это принадлежало моему духовному деду – с плачем говорил ему старец, – чем они тебе помешали? Ведь у нас столько комнат! Сложи их в каком-нибудь уголочке». От благоговения этот старый монах хранил не только книги, реликвии, камилавки, но даже и старые колодки! Если есть почтение к малому, то и к великому будет многое почтение. Если нет почтения к малому, то почтения к великому тоже не будет. Так хранили Предание отцы.Будем хранить в монашестве то, что проверено опытом
– Геронда, если сестра приходит на новое послушание и находит там некий ранее заведённый порядок, то может ли она менять что-то в этом порядке?
– Нет, поначалу не надо ничего менять, даже если она выполняет это послушание одна. Изменения, о которых ты говоришь, сделали пришедшие в старые обители новые монашеские братства. К опыту своих предшественников они отнеслись без уважения. Приступая к делу с таким отношением, вводя свои расписания богослужений и распорядки дня и упраздняя при этом древние монастырские уставы – то есть существовавший ранее чин, проверенный опытом и помогавший в монашеской жизни, – монахи не имеют не только Предания, но даже и уважения к Преданию. Потом-то они поймут, какую пользу приносило всё то, что они изменили. Те, кто заводили в монашестве какой-то порядок или правило, знали, что делали. То, что хранится в монашестве издревле, – взвешено, проверено опытом. Посмотри, ведь в любом искусстве или ремесле надо соблюдать каноны. Я вот был столяром и знаю, что высота обычного стола должна быть восемьдесят, а ширина лестничной ступеньки – двадцать семь сантиметров. Всё это проверено опытом, взято в правило, а ученик должен просто принять это на веру – ему не нужно объяснять, почему оно так, а не иначе. Эти установления – порождения опыта. От ученика требуется доверие мастеру и уважение к его опыту. Тот, кто не чтит канонов ремесла, хорошей работы не сделает. Он сделает стол чересчур низким или высоким, в чём-то обязательно напортит.